После того как пиво было выпито, испытать полное блаженство мешало только непреодолимое желание пролиться небольшим дождичком. Решив не отказывать себе ещё в одном маленьком удовольствии, Громов встал и отправился в дальний конец своих дикорастущих владений. Тут-то он и пожалел о своей опрометчивости. Брошенная на произвол судьбы кастрюля с картошкой — черт с ней, ею все равно от врагов не отобьёшься. Но ствол, ствол! Разве можно было расслабляться до такой степени, угробив «Мерседес» парней бандитской наружности?
Чувствуя себя полным идиотом, стоял Громов в кустах и слушал, как слева от него шуршит облепиховое деревцо, взятое в кольцо раскидистым бурьяном.
Ни ветерка, только этот вкрадчивый шорох. Уголок глаза отметит там какое-то неуловимое движение, после чего облепиха окликнула Громова человеческим голосом:
— Эй!
Прозвучало это куда более обнадёживающе, чем, скажем, предложение поднять руки или выстрел в упор. Медленно повернувшись к говорящему деревцу, Громов откликнулся столь же односложно:
— М-м?
Дёргаться и суетиться в сложившейся ситуации было бессмысленно. К счастью, и необходимости в этом не возникло. Потому что высунувшаяся из листвы мордашка оказалась девчоночьей, симпатичной и ни капельки не разбойничьей. Загорелое скуластое лицо, окаймлённое выгоревшими на солнце волосами, которые на фоне тёмной зелени казались белесыми. Разглядывая незнакомку, Громов решил, что при таких большущих глазищах её не могут испортить даже царапины на щеках и россыпь конопушек на переносице.
Так должна была выглядеть Ева в райском саду.
Одно только было непонятно: уже успевшая вкусить запретный плод или ещё только приглядывающаяся к нему издали?
* * *
Ксюха никогда не предполагала, что ей доведётся проверять справедливость известного постулата про милого, шалаш и рай.
Сначала шалашом и не пахло, а имелся только милый по имени Саня. Седьмое небо с успехом заменяла двухкомнатная квартира в центре города, где прошёл незабываемый медовый месяц. Ради полного счастья молодожёнов Санины предки пожертвовали автомобилем, а сами перебрались в малогабаритную берлогу на окраине. Ксюхины родители помочь ничем не могли по причине их полного отсутствия.
Детский дом да общаги — вот и весь семейный уют, который был доступен ей до этого счастливого во всех отношениях брака.
Любовь, как водится, обрушилась на Ксюху и Саню внезапно. Совершенно неземная любовь, ибо эти парень и девушка были явно не от мира сего. Не в смысле — святые. На языке их сверстников имелись более современные и ёмкие характеристики: шизанутые, долбанутые, вольтанутые.
До появления Сани никому не удалось затащить Ксюху в постель, в подвал или хотя бы в кусты. А ведь желающих было хоть отбавляй, причём подружки усердствовали не меньше приятелей. Это никак не было связано с их рано проснувшимися лесбийскими наклонностями. Просто подруги хотели научить Ксюху жить, чтобы она стала как все нормальные девчонки, перетроганные сверху донизу, вдоль и поперёк, снаружи и внутри. Ксюха на провокации не поддавалась, на уговоры не велась. Не давалась воздыхателям ни силком, ни по согласию. При её внешности, заставлявшей солидных мужчин высовываться из иномарок с разными заманчивыми предложениями, это было настоящим подвигом. И все же в свои восемнадцать лет Ксюха упорно оставалась девственницей.
Её ещё можно было бы понять, если бы берегла она себя для какого-нибудь арабского шейха или хотя бы отечественного принца на белом «Феррари» с лошадкой на эмблеме и с целым табуном невидимых жеребцов в двигателе. Но хилый, малорослый Саня, возникший однажды рядом с этой девушкой, на принца явно не тянул, как чуточку не дотягивал до ста шестидесяти сантиметров Если бы у Ксюхи ноги действительно росли от ушей, как поговаривали вокруг, то Саня свободно проходил бы между ними, почти не наклоняя голову. При этом не являлся он ни подпольным миллионером, ни половым гигантом, «ушедшим в корень», а иных оправданий странному Ксюхиному выбору никто изобрести не сумел. Короче, эта любовь была совершенно необъяснимой с рациональной точки зрения. Как и положено любви.
Йоги и психи уходят в себя. Влюблённые без остатка уходят друг в друга, выныривая на поверхность реальности редко и неохотно. Одно из таких выныриваний завершилось для Сани и Ксюхи крупными неприятностями.
До этого момента молодые существовали на скудные пожертвования родителей и на Санину стипендию, которой хватало разве что на дешёвую зубную пасту да на медиаторы для его гитары. Но однажды, узнав от Ксюхи, что на завтрак у них хлеб с прошлогодней картошкой, а на обед та же картошка, но уже без хлеба, Саня решительно прихлопнул ладонью гитарные струны и заявил, что пора крутиться.
Питая любовь к музыке, крутиться задумал он на плейерах, которые стоили в Черновцах десять долларов оптом, а в родном Курганске улетали со свистом за пятнадцать. Об этом свисте поведал Сане сокурсник, уверявший, что его знакомые торгаши с радиорынка без вопросов заберут хоть триста корейских аппаратиков по двенадцать баксов за штуку.
Задумчиво грызя медиатор, Саня высчитал, что обогатится за одну ходку на 600 долларов. Для этого требовалась самая малость — начальный капитал, который взять было негде. Тут, как по заказу, перед его блуждающим взором возникло газетное объявление:
«ДАМ ДЕНЬГИ В КРЕД. ПОД НИЗ. ПРОЦ.». Перезвонив по указанному номеру телефона, юный бизнесмен встретился с фантастически толстой дамой в грязном пеньюаре. Она и в самом деле была готова дать визитёру три тысячи «в кред.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119