— И зачем же я тогда с тобой нянчусь? От нечего делать?
— Нет, конечно. Цель у вас есть. Вам нужен был повод повоевать, и вы его нашли… — Санин язык уже слегка заплетался, а глаза были такими красными, словно дым пожара въелся в них навсегда. Но речь все ещё звучала осмысленно и относительно связно. — Нашли повод, — повторил он упрямо. — Личный крестовый поход, да?
Громову вдруг захотелось понурить голову и опустить плечи. Не от усталости. От неумолимой тяжести правды, обрушившейся на него. Как всегда в подобных случаях, он поступил наперекор этому желанию — распрямился. И лицо его сделалось скучным, как у любого взрослого мужчины, вынужденного слушать пьяную болтовню мальчишки.
— У всех крестовых походов имелись поводы, благородные цели… — Саня прихлёбывал водку, как остывший чай, и ворочал одеревеневшим языком со все более заметным усилием. — И у войн тоже… И у рв… революций. А потом получается ад в отдельно взятой стране. Или в отдельно стщ… стоящем посёлке. Была бы подходящая личность…
— Интересно излагаешь, — одобрил Громов. — Роль личности в истории и все такое. Только при чем здесь ад?
— А он в названии посёлка. — Саня понизил голос. — Зап-АД-ный! Я раньше не обрщ… обращал внимания. А как узнал вас поближе… — тут он пьяно погрозил собеседнику пальцем, — как узнал вас поближе, так и понял… Здесь ад, и вам это, похоже, нравится.
— М-м?
Саня натолкнулся на устремлённый на него взгляд и поёжился, хотя было очень жарко и безветренно.
Ему вдруг вспомнились каменные скульптуры с их незрячими и одновременно всевидящими белыми глазами, в которых никогда ничего не отражалось и они никогда не меняли своего выражения. Что они видели — одному творцу известно.
— Это я глупость сморозил, — буркнул Саня, опустив голову. — Извините.
— За что? Очень может быть, что ты прав.
— Не в этом дело. — Саня скривился и пошевелил губами, подыскивая нужные слова. — Просто… Просто я говорил так, словно я чем-то лучше. А это непрс… несправедливо.
Он запил эту горькую истину водкой и умолк. Тогда Громов неожиданно для себя открыл ещё одну бутылку, тоже опорожнил наполненную чашку и, не дожидаясь, пока жидкий огонь в глотке угаснет, хрипло сказал:
— Брось философствовать, парень. Это удел мудрецов и пророков. А мы с тобой — обычные люди.
— Лю-у-ди-и? — саркастически переспросил Саня. Его помутневший взор блуждал в пространстве, выискивая там один из двух силуэтов собеседника, которые плавали напротив. — Мы разве люди? Вы?
Я? После всего, что было?
— Ну да, — ответил Громов. — Все мы люди. Других не бывает. Не создали пока других.
Саня этих слов уже не слышал. Его голова упала на стол, опрокинув чашку. Проливая остатки водки, она криво покатилась в сторону и негромко чокнулась с полным стаканом, из которого Ксюха не выпила ни капли. Звяк! За упокой души всех присутствующих!
Громов не сумел забыть об этой досадной мелочи, даже когда уложил Саню, разул, раздел и накрыл истёртой до прозрачности простыней. Почему-то она ассоциировалась у него с саваном. . ***
Ванька Богословский, рыбак от бога, а пьяница от черта, в среду утром тоже надумал побаловаться водочкой. Початая чекушка была припрятана в кустах за уборной. Вторая, ещё закупоренная и опечатанная фальшивой акцизной маркой, дожидалась своей очереди в невинном на вид свёртке с «тормозком». Нагревалась, конечно, на солнышке, но Ванька ценил водку не за вкусовые качества и искал в ней совсем не те градусы, которыми измеряют температуру.
Хлебнув украдкой в малиннике, Ванька возвращался в свой маленький производственный коллектив и, смоля «беломорину», брался за дело. Он понимал, что бригадир запросто может попереть его взашей со стройки, но знал также, что все равно уже не остановится, не дотерпит до вечера. Не было тормозов у Ваньки, отказали они окончательно после исчезновения Вареньки. Она уехала, даже не дождавшись конца каникул, не попрощавшись. Он всю ночь не спал, её дожидаясь, а к рассвету понял: все, ни сына у него нет, ни дочери. Один остался. Совсем один на всем белом свете. Как тут жить дальше — тем более трезвому?
И десяти минут не прошло со времени последней отлучки, а он снова тихонько положил лопату и потрусил к заначке.
— Ты чего это в сортир зачастил? — подозрительно окликнул его старшой.
— Так это… — Ванька вымученно улыбнулся. — Брюхо подвело.
— А вот я тебя сейчас дыхнуть заставлю! «И гляди у меня! Ежели опять за старое взялся…
В этот момент, отвлекая от Ваньки внимание, на въезде во двор нетерпеливо забибикал самосвал, с водителем которого мужики сговорились пару часов назад на трассе. Тогда он был пустой, а теперь стал полный, загрузившись под завязку красным кирпичом. Воспользовавшись паузой, Ванька беспрепятственно наведался к тайнику, шраючи опустошил бутылочку, зашвырнул её подальше и незаметно вернулся на площадку, где шли нудные переговоры между бригадиром и несговорчивым водителем самосвала. Он не желал выгружать кирпич, пока ему не заплатят. Пришлось дожидаться хозяйских охранников, которые через некоторое время вышли из дома.
Комиссар, на взгляд Ваньки, смотрелся ещё куда ни шло. Мрачный, конечно, весь ощетинившийся и мятый, но в остальном вполне представительный.
Суля явно не выдерживал никакого сравнения с товарищем. Опух он страшенно, передвигался отрывисто, прятал глаза от людей и солнечного света. Как будто парень в своём спортивном костюме всю ночь совершал кросс по пересечённой местности и лишь теперь добрался до финиша, вымотанный до предела.
Даже не сам прибежал — его приволокли за ноги.
Инициативу взял на себя Комиссар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119