— Свистишь, Дима! Я этот номер «Огонька» смотрел. Там на развороте чеченка в голом поле перед танком стоит, подняв руки к небу. Нехорошо старших обманывать! — Василенко пребывал в благодушном настроении.К нему в госпиталь приходила дочь — худенькое белобрысое существо с торчащими косичками. Майор в ней души не чаял.— Мы с тобой в одинаковом звании, — шутливо парировал Рогожин.— Да, но по возрасту я старше. — Майор завершил раскладку продуктов и принялся сортировать свежую прессу, доставленную женой. — Тьфу, просил «Красную звезду» не покупать, — он отправил непонравившуюся газету в тумбочку. — Потом, ты — одинокий волк, не оставивший после себя потомства.— Что из сего обстоятельства вытекает?— В Древней Спарте, — решил блеснуть эрудицией Василенко, — закоренелых холостяков не допускали на собрания, где обсуждались государственные проблемы. Перед боем их ставили в первые ряды фаланги прикрывать отцов семейств и молодых воинов.— Разумно, — согласился с логикой древних спартанцев, самых свирепых воинов в истории человечества, Дмитрий.Перочинным ножом он срезал кожуру апельсина, стараясь снять ее целиком, спиралью.— Да ты, Димка, бык здоровущий! Настругаешь еще киндеров. — Василенко обмяк, массируя грудь в области сердца.— Жмет? — Дмитрий встал с кровати и подошел к майору.— Погода меняется. У тебя рана не ноет?— Вроде нет, — ответил Рогожин, вглядываясь в лицо друга.За время, проведенное с комбатом, он успел прикипеть душой к этому прямому, бесхитростному человеку, опаленному пламенем идиотской войны, развязанной неизвестно кем ради достижения непонятных целей.Внезапно пересохшие губы Василенко побелели, и их уголки опустились вниз. Он жалобно посмотрел на Рогожина.— Дышать трудно. Словно камень на грудь свалился! — Майор виновато моргнул, точно стыдясь своей слабости.Такие приступы периодически терзали его. Майор скрывал от жены и лечащих врачей сердечный недуг, но Рогожину признался — главнейшая мышца его организма стала давать сбои.— Отпустит! — Он слабо улыбнулся обеспокоенному Рогожину.— Пожалуй, я схожу к дежурной сестре.— Ложись, Димка! Мне бы курнуть!Заядлый курильщик, Василенко за день обращал в пепел две пачки крепчайших сигарет без фильтра и страшно мучился в госпитале, не добирая ежедневной дозы никотина.Лежа на растяжках в палате, он каким-то особым чувством узнавал, у кого можно стрельнуть пару сигарет, кому в передаче доставили несколько блоков вожделенного зелья.Рогожин подозревал, что эту информацию поставляет другой член братства курильщиков, тихий капитан-связист с пожелтевшими от никотина ногтями.Капитан имел привычку робко стучать в дверь палаты.Затем в приоткрытую щель просовывалась лошадиная голова — у капитана был вытянутый массивный череп. Щерясь зубами, похожими на вылущенные из початка зерна кукурузы, он дрожащим от волнения голосом сообщал:— Туалет задымлен, хоть топор подвешивай!У капитана были повреждены горло и легкие. Он отстреливался, сидя в горящем административном здании. Ядовитые пары тлеющей пластиковой обшивки множества канцелярских столов и плавящегося линолеума, образовав удушливую смесь, словно наждаком прошлись по дыхательной системе капитана, придавленного обломком обрушившейся стены.Рогожин гонял его:— Скройся, медленный самоубийца. Туберкулезник несчастный!Капитан стучал костылем, надсадно кашлял, сплевывая в платок мокроту, и, заговорщицки подмигивая, исчезал…— Нет, брат! — Рогожину не нравился зеленоватый цвет лица майора. — Сбегаю я все-таки к сестре.Пусть послушает мотор, давление померяет.— Курнуть бы! — продолжал вздыхать Василенко.Он показал мизинец:— Вот такусенький бычок! Дима, сходи к капитану. У него заначка есть. Сними дужку задней спинки кровати, в правой трубке бычок лежит.— Я, Никодимыч, мамане этого мудака завтра же о складе доложу, — пообещал Рогожин.К капитану наведывалась сухонькая крикливая старушенция-мать, нещадно ругавшая сына за пристрастие к табаку, губившему остатки его здоровья.— Не вздумай! — молитвенно сложил ладони Василенко. — Она завотделением на меня пожалуется и сама по шее надает! Успела пронюхать, что я с ее сынком скооперировался сигареты стрелять.Зеленоватая бледность не сходила с лица майора.Рогожин набросил на плечи спортивную куртку, заправил вылезшую майку в штаны, ладонью пригладил волосы и, не обращая внимания на призывы друга, вышел в коридор.Стол дежурной сестры находился у входа в отделение. Освещенный лампой под абажуром, он был точно островок, затерявшийся в коридорном полумраке.Заставленный коробочками с лекарствами, заваленный папками, листками направлений на анализы, стол выглядел неприступным бастионом военной медицины, приготовившимся к осаде.Телефон, примостившийся у края, надрывался пронзительной трелью, но снять трубку было некому.Дежурная сестра отлучилась со своего боевого поста.Рогожин подошел к столу, снял трубку и поднес к уху. Возбужденный женский голос затараторил без остановки:— Шурка, обалдела! Где ты ползаешь? Я такие новости разузнала, закачаешься! Вчера в ординаторской Светку с Виктором Петровичем застукали! Она у него на коленях устроилась, халат до пупа расстегнут, а тут Петровна со шваброй уборку вваливается делать!— Потрясающе! — нарочито сдавленным голосом произнес Рогожин. — И что же дальше предприняла Петровна?В трубке закашлялись:— Ой, кто это?— Майор Рогожин, — представился Дмитрий, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.— А где Александра?— Может, в ординаторской. Расследует преступление, совершенное Светкой и Виктором Петровичем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88