Какой-то толстый полковник вспоминал про казусы на строевой подготовке.
– Надрючили нас, Петька, дай бог! – смеялся он. – Уж так крепко во мне все это засело, что хоть чурбаном по башке бей – не вышибешь!
– Да ну тебя, Геныч, – шутливо отмахивался от краснощекого собеседника некий Петька, весьма представительный мужчина в дорогом костюме. – Лучше вспомни, как ты с парашютом в первый раз прыгал? Помнишь, как боялся, что в штаны наделаешь?! – с этими словами он, видимо, умиленный запомнившейся ему гримасой Геныча перед прыжком, зашелся гулким хохотом.
Его сосед, занявшийся на гражданке актерским ремеслом, с многозначительным видом повернулся к товарищам и с непроницаемым лицом сурово произнес: «Очко новичка в момент первого прыжка способно перекусить железный лом!» – и тут же мелко затрясся от разбиравшего его смеха.
– Да ну вас, басурмане! – Геныч было слегка сконфузился, но после того, как увидел, что все сидящие за столом зашлись от забавной импровизации, сам не удержался и от души захохотал. Этот эпизод словно послужил сигналом для того, чтобы застольный разговор перетек в новое русло: теперь все собеседники разделились на небольшие, но теплые компании – так называемые кружки по интересам.
Батяня, вдоволь посмеявшись над шуткой старого товарища, тоже решил примкнуть к какому-то из «сообществ». Он подходил к каждой компании, где его неизменно приветствовали и потчевали рюмочкой. От этого он, впрочем, никогда и не отказывался.
И хотя Андрей уже успел ко многим подойти, пожать руку и со всеми же выпить, он, казалось, практически не был подвержен воздействию магической силы хмеля. Взгляд его был все так же ясен, разве что язык слегка заплетался. Внезапно его внимание привлек какой-то мужчина, с которым был знаком еще в институте. Еще тогда этого человека почему-то не любили. Он был невысокого роста, с довольно красивым, но каким-то отталкивающим лицом. Одет был, как всегда, с иголочки. Он вообще с молодых лет слыл франтом и даже десантную форму умудрялся носить так, что казалось, будто это – только что скроенный фасон от знаменитого кутюрье. На этот раз на мужчине красовался костюм, стоивший если и не дороже того заведения, в котором они находились, то уж наверняка не дешевле. Лоск подкладки, безумно дорогая костюмная ткань так и бросались в глаза, а шикарные кожаные ботинки довершали элегантный облик успешного бизнесмена-финансиста. Этого мужчину звали Владимир Курагин.
Помимо кричаще дорогой одежды во внешности Курагина была еще одна особенность – русая, почти что блондинистая, прядь среди гладко зализанной и блестящей из-за жирного слоя геля смоляной шевелюры. Курагин держался со своими бывшими товарищами как бы свысока, изначально давая понять всю тщетность установления паритета между собой и всей остальной компанией – даже на этот вечер.
Батяня, который в своем озорном кураже уверенно шел от стола к столу, где веселье било ключом, был буквально обречен на встречу с Курагиным. Столкнувшись с ним почти вплотную, Лавров с доброжелательным видом и нарочито шутливым тоном возопил:
– Да неужто это ты? Ну привет, камрад! Как дела? Не жалеешь, что на гражданку ушел?
– Не жалею. – Курагин, видимо, не оценил товарищеского порыва, и встретил инициативу Батяни довольно холодно. – Надо было еще раньше уходить. Я теперь могу за один день потратить больше, чем ты за год зарабатываешь. – Андрей почувствовал, что назревает что-то определенно нехорошее. – Ну а ты? Ты чего достиг? Две медали, пять орденов, четыре ранения и клоповник в далеком гарнизоне? И для этого надо было столько пота и крови пролить? Горбатиться полжизни? Бессмысленно все это…
– Не понял… – Лавров действительно немного недопонял. – То есть ты хочешь сказать, что присяга, офицерская честь, жизнь моих бойцов – все это ничего не стоит?
– Стоят чего-то лишь деньги. И твой социальный статус. А у тебя он ниже плинтуса, солдафонская твоя душа, – в голосе Курагина звучала плохо скрытая надменность, а Батяня уже начал слегка злиться. – Все вот эти вот твои фанфаронские речевки о чести надо было оставить в институте – началась другая жизнь, сечешь? Деньги решают все твои проблемы!
– Че ты заладил – деньги, деньги! Ты думаешь, это все? – Батяня был хоть человеком и терпеливым, но когда сомнению подвергались его незыблемые идеалы, быстро вскипал. – А то, что ребята с нашего курса в Чечне погибли за Родину? За командира? За товарища? Это что – пустое слово для тебя, так, что ли, получается? Если бы они так, как ты сейчас, думали?
– И очень плохо, что не думали! Их никто погибать не заставлял. Это дело нехитрое! А ты вот попробуй, будучи нищим офицером, до самых высот подняться. Живым. – Бытовой цинизм Курагина подействовал на Батяню как красная хламида тореадора на разъяренного испанского быка.
Молниеносный удар, нанесенный Лавровым, точно впечатался крепким кулаком в недоумевающую физиономию Курагина. Тот отлетел назад, перекувыркнулся через стол и с грохотом шлепнулся на пол. По всем канонам буйной русской драки тут же неизвестно откуда послышался клич: «Наших бьют!», и недавно благодушно еще пировавшая компания разделилась на сопящих и сжимающих массивные кулаки противников. Слева были сторонники Курагина, справа – соратники Батяни. Последних, само собой, раза в полтора больше. Но это не смущало ни «левых», ни «правых» – драка началась с какого-то невразумительного ругательства, которое Курагин адресовал всем собравшимся в зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11