Они сели, выпили по рюмочке, и Вдовин все рассказал другу.
– Ни хрена себе! Слушай, Витек, неужели это так все серьезно?
– Серьезней не бывает, Вова!
– Но почему же тогда не объявят карантин, или что там еще?..
– О, господи! А ты не понимаешь? О чем я тебе сейчас толковал? Мы даже эпидемию гриппа не можем назвать эпидемией без согласования с… – и Виктор Павлович зло махнул рукой куда-то в потолок.
– Да-а-а! Дела! – сказал Владимир, наливая по второй. – Ладно, давай по второй и займемся делом. Тебе помочь, наверное, надо? – пододвинул рюмку Владимир, косясь на кипу документов, которые принес с собой его друг.
Выпили, закусили копченой корюшкой и приступили к делу.
– Так, давай, ты вот это все сканируй, – Виктор указал глазами на пачки историй болезней, – а я пока составлю текст писем.
– Что, все вот это сканировать?! – удивился Владимир.
– Нет, сейчас я тебе покажу. – Врач взял одну из папок и показал: – Вот… Вот и… вот здесь.
– Понял! Ладно.
Виктор Павлович решил действительно бить во все колокола, не опасаясь выглядеть смешным: он лучше других осознавал всю опасность создавшейся ситуации. Вопрос стоял – жизнь или смерть, ни больше ни меньше.
Он решил написать в министерство, в администрацию Президента и Полу Девидсону – своему давнему другу, тоже врачу. Тот занимал какой-то пост в одной из комиссий ООН, и он уж разберется, как поступить с этой информацией, а возможно, даже что-то посоветует, вдруг ему известно о схожих инцидентах?
Во всяком случае, на Пола Виктор Павлович возлагал гораздо большие надежды, нежели на родное министерство и администрацию Президента иже с ним. В административных органах Виктор Павлович в последние годы совершенно разуверился.
Когда Володя закончил сканировать документы, письма уже были готовы, Виктор Павлович еще раз проверил текст письма в Сиэтл: в английском он был не особенно силен, а русского Пол не знал, вернее, почти не знал. При встречах они общались на дикой англо-русско-латинской смеси и прекрасно понимали друг друга.
Наконец все было готово, и Виктор нажал на клавишу почтовой программы «Отправить». Скорость, правда, оставляла желать много-много лучшего, и они за это время успели выпить еще по рюмочке, затем Виктор Павлович собрал документы и, поблагодарив друга, отправился в свое инфекционное отделение бессильно наблюдать, как один за другим умирают его больные.

* * *
В инфекционном отделении не осталось ни одной свободной койки, были заняты даже все дополнительные. Больные лежали везде: в коридоре, подсобку приспособили под палату, заняли еще два служебных помещения, и все равно мест не хватало. Больные прибывали быстрее, чем умирали. Вдовин понимал, что положение катастрофическое, но реакции на его письма не было, ответил только Девидсон, выяснял подробности, просил результаты анализов. Вдовину было стыдно признаться американскому коллеге, но даже этих элементарных анализов они сделать не могли по известным причинам – отсутствие оборудования. После долгой ругани и взаимных угроз главврач все же согласился выделить часть первого этажа поликлиники, имевшую отдельный вход, под временное размещение инфекционных больных.
Местные власти наконец-то зашевелились, но только после того, как в больницу попал сын одного из высокопоставленных городских чиновников. На властей предержащих вдруг нашло прозрение, они поняли, что живут на той же земле, что и простые смертные. А загадочная и зловещая болезнь в чинах и партийной принадлежности не разбирается. В местном бюджете неожиданно нашлись деньги, небольшие, правда, но все же, на медикаменты и кое-какое оборудование. Но все это положение не спасало и даже не улучшало. Вдовина по-прежнему не слышали, карантин в городе так и не был объявлен, самолеты продолжали взлетать и садиться, суда – приходить и уходить из порта.
Все изменилось однажды поздно вечером, когда уставший, невыспавшийся Вдовин вместе со своим коллегой Николаем Николаевичем Осеткиным сидели в кабинете и в ожидании закипающего чайника принимали свои законные «пятьдесят» – без этого допинга они бы давно свалились с ног. Николай Николаевич был прекрасным врачом, якутом по национальности и добрейшей души человеком, для врача, как считал Вдовин, излишне чувствительным.
– Знаешь, Витя, не дает мне покоя, однако, одна особенность этой болезни, – тихо проговорил Николай, когда дожевал бутерброд.
Он всегда говорил тихо и медленно, как бы с трудом подбирая слова, за многие годы совместной работы Виктор Павлович не помнил случая, чтобы Николай Николаевич кричал на кого-нибудь; сам-то Виктор, что говорить, частенько грешил этим.
– О чем это ты?
– А о том, Витя, что среди больных только русские.
– Ты, наверное, хотел сказать – белые, европеоиды, – уточнил Виктор Павлович.
– Ну, да, именно это я и хотел сказать.
– Я тоже обратил на это внимание, но, возможно, это просто случайность.
– Э-э-э, Витя, ты сам ведь в это не веришь. Слишком большая выборка, как сказал бы специалист по статистике, – усмехнулся Николай, глядя на коллегу своими узкими умными глазами.
– Ну и?
– Не знаю. Только если это так, то возбудитель каким-то образом отличает расу одну от другой. На мой взгляд, это фантастика.
– Ну, почему? Ведь у каждой расы наверняка есть свои генетические особенности и если…
Разговор их прервал громкий стук в дверь, не успел никто из врачей сказать «да», как дверь распахнулась, и высокий человек в темном костюме, из-за спины которого торчала голова насмерть перепуганного главврача, произнес низким голосом:
– Могу я поговорить с доктором Вдовиным?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13