Сам вид ротного – статного, широкоплечего мужика – вселял уверенность: с таким командиром не пропадешь, выдержишь и огонь, и медные трубы.
– Рота, слушай мою команду! – зычно крикнул Виноградов. – Повзводно шагом марш!
Колонна дрогнула. Первые спецназовцы, грохоча сапогами по металлу аппарели, вошли в самолет.
– Технику надежно закрепили? – спросил ротный у Святого.
– Я проверял…
– Растяжки натянуты?
– Я проверял, товарищ майор! – повторил Святой. – Что стряслось?
– Беда, Рогожин. В городе второй день погромы идут. Киргизы узбеков, русских… – Майор закурил, сломав несколько спичек. – Под нож, в общем, пускают.
– А милиция где, краснопогонники?
– Ну что ты заладил? Какая, к лешему, милиция! Какие внутренние войска! Комбату округ приказал срочно перебазироваться в Ош. Взять под охрану объекты.
– Какие объекты? – непонимающе переспросил старлей.
– На месте укажут. Представитель округа с нами летит. Давай, Рогожин, дуй к взводу!
Самолет летел уже несколько часов. Фонари светились тусклым молочным светом. Десантный отсек напоминал внутренности библейского кита, который пообедал множеством людей в придачу к пророку Ионе.
Святой прислонился головой к жесткому ребру остова корпуса и заснул. Проснулся он с тяжелой, словно налитой свинцом головой, одуревшей от надсадного рева двигателей.
Самолет оставлял позади все новые километры. Хитроумные электронные приспособления помогали ему не сбиться с пути в ночной мгле.
– Эй, кто курит? – Святой засек в глубине отсека огонек. – Курит кто? Правила напомнить?
– Я это, товарищ старший лейтенант!
– Кто я? – не узнал голоса взводный.
Поднявшаяся с места фигура заслонила проход.
– Голубев, – виновато пробасил командир первого отделения.
– Не ожидал от тебя, сержант! Нарушаешь… – назидательно начал Святой и, внезапно поняв, как глупо его наставления будут звучать сейчас, смущенно замолк. – Садись на место. Я сам к тебе подойду.
Пол самолета исходил мелкой дрожью, и лишь иногда его сильно встряхивало. Осторожно переступая через ноги спящих солдат, Святой пробрался к сержанту.
– Подвинься! – легонько потеснил он одного из отдыхавших спецназовцев.
– А по рогам?! – сквозь сон пробормотал тот.
Голубев легонько поддал плечом забияку, да так, что весь ряд покачнулся.
– Я тебе их пообломаю, Скуридин. Совсем нюх потерял! Взводного не пускаешь!
– Извините, товарищ старший лейтенант. Я не разглядел в темноте! – встрепенулся радист первого отделения. – Слон, ты сказать не мог, да? Обязательно как бульдозер…
– Не ерепенься! Спи… – положил руку на плечо солдата Святой.
– Какой тут сон! Рядом с этим мамонтом! Придавит, – недовольно пробурчал Скуридин.
Из полумрака отсека донесся ехидный голос Серегина:
– Тебя задавишь, бобика московского…
– Глохни, пчелка дохлая! – огрызнулся Скуридин.
– Ребята, я вас чего-то не пойму. Слон, пчелка дохлая… Вы что – ветеринары? – рассмеялся Святой. – Ну ладно, блатные с гражданки кликухи приносят. Но вы…
– Все имеет под собой биографическую основу! – подался к нему Скуридин. – Вот Слон, к примеру…
– Что Слон? Про себя расскажи взводному, – глухо протрубил Голубев, пряча притушенный бычок.
– Мы одежду гражданскую сдавали, – не обращая внимания на сержанта, продолжал москвич. – Стоим рядком у склада, прапор по одному запускает, туфтяк гонит: мол, все запакуем и по домам отошлем. А у ворот «деды» собрались, отнимают у нас гражданку, кто артачится – в морду. Голубев подошел и тут же в пятак схлопотал: кроссовки отдавать не хотел. Кроссовки, товарищ старший лейтенант, хреновые, одно только название. А Голубев уперся рогом: не сниму, и все тут. Ну ему еще разок торец шлифанули. Тогда он лапищами за железяку какую-то схватился, вырвал ее с мясом и пошел «дедов» гвоздить! – От восторга Скуридин даже проиллюстрировал свой рассказ размашистыми жестами. – По хребтам, по чайникам… Молотит, блин, всех без разбора. Куликово поле… «Деды» пищат: «Скотина, нам же домой, а не в госпиталь!..» К прапору на склад ломятся! Прапор перепугался, никого не пускает, караул, – орет, – вызывайте. Слон носится, кричит: «Всем гробы красным обобью». Потеха! Насилу угомонился. Ну вот… Поуползали «деды», но пригрозили: «Вешайся, «дух», мы тебе этого не простим!» Мы в карантине курс молодого бойца проходили. Жили на первом этаже нашей казармы, да там и сейчас карантин…
Скуридин сделал паузу, давая понять, что переходит к самому интересному.
– Ночью пробралась компания «дедов» и к нам. Двери в карантине после отбоя запираются. С нами двое сержантиков только что из учебки и дневальный на тумбочке. «Деды» дверь долбают сапогами, вопят: «Отдайте нам этого Слона, иначе всех вас уроем». Сержанты, что салажата, испугались, дежурному звонить собрались.
– Ты, Скуридин, себя не забывай! – напомнил Серегин, пробравшийся поближе к командиру.
– Я про Слона…
– Сам уделался со свистом. Забился в сушилку! – перехватил повествование неуемный младший сержант Серегин. – Про челюсть сломанную что-то гугнил!
– Лажу прешь, Колян. Не было такого! – пытался перечить посрамленный Скуридин.
– Не впаивай старшему лейтенанту мозги! – оборвал его Серегин и перехватил эстафету. – Прут «деды», хай подняли, что дверь сломают. У нас душа в пятках. По рылу схлопотать не очень хочется. А Голубь в одних трусах по коридору рассекает, смотрит, как мы мечемся. Ходил, ходил, потом дневального с тумбочки снял. – Серегин переставил автомат, показывая, как это было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20