Будто подбитая пацанами ворона.
— Я уже не раз говорил, что ты либо недоумок, либо сверхнаивен! Говоришь, не нарушаем закон? Как бы не так, любое предпринимательство в Союзе карается. Это — во первых. Пойдем дальше. Ну, ладно — дань, собираемая с попрошаек Зайцем и его подручными. А как быть с горшками, набитыми драгоценностями? Тоже нищие собирают? Тому же Хмырю жалостливая старушка подала бриллиантовое ожерелье. И ты в эту чушь поверил бы?
— Нет, не верю.
Сидякин прозревал. Медленно, трудно, связывая между собой, казалось бы, малозначащие события. Он, конечно, знал о существовании горшков, спрятанных в погребе за кадушкой с мочеными яблоками. Мало того, сам учавствовал в изготовлении хитрого тайничка. Тогда Федька, не вдаваясь в подробности, буркнул: запасец на черный день.
Только сейчас открылся полностью. Почему не раньше?
— Слава Богу, — облегченно задышал конспиратор. — Кажется, наконец, мозги встали на место…
— И много там… безделушек? — притворившись равнодушным, задал следующий вопрос Прошка. — На подарки бабам хватит?
— Кол им между ног! — злобно выругался Семенчук. — Жирно будет — одаривать кольцами да браслетами. Перебьются шалавы! — попрыгал, успокаиваясь, ловко подфутболил протезом валяющийся у забора булыжник. — Значит, за живое задело, интересуешься нашим богатством? Ради Бога, могу посвятить. Ежели просчитать по самым низким ценам — несколько миллионов. Правда, считал я не на бумажке — в башке, складывал, умножал, делил, мог и ошибиться. Но в общем плане — верно.
— Грабежи? Убийства?
Глава подпольной фирмы засмеялся.
— Всего понемногу. Где-то я вычитал — богатство вырастает на крови, кровушкой поливается, ею же подкармливается. Честных состояний просто не бывает…
Сидякин слушал друга в полуха. Думал о своем.
Нет, он не был слюнявым правдолюбцем или слезливым жалельщиком. Еще подростком, ковыряясь в коровьем дерьме, усвоил простую истину: все, без исключения, люди обмазаны вонючим навозом. В том числе, охотно берущий взятки председатель колхоза, втихомолку торгующие общественным богатством главный агроном и бригадиры, покрывающие ворюг секретари райкомов и обкомов, короче — все.
Хочешь вкусно кушать, спать на мягком, а не на треклятой лежанке, приходовать молодух — веди себя соответственно.
Что до страха, то он вколочен в сознании любого человека, главное, не думать о нем, загонять его поглубже в подсознание.
А чего, спрашивается бояться, если ни он, ни Семенчук не убивают и не пытают? Могут посадить за хранение похщенных ценностей? Ну и что, раньше сядешь, раньше выйдешь. К тому же, тайничек еще отыскать требуется, доказать, что он построен компаньонами а не прежними жильцами.
— … особо зверствует Желток. Ему что стопку выпить, что пацаненка зарезать — все единно. Но по ловкости ему далеко до Хмыря. Я уже говорил тебе — не парень — артист… Кровью и он замаран, не без того, но пускает в ход нож только при опасности, когда без кровопускания не обойтись…
Так вот кому доверено воспитание сына, без малейшего волнения подумал Прохор, доверчивый Марк быстро научится грабить и убивать. Порушить договоренность с Семенчуком, забрать из вертепа Марка, вернуть его матери?
Но это означает разрыв с Федькой. Не потому, что хилый пацаненок так уж тому нужен — пристроив родного сына компаньона в «подшефную» банду глава фирмы как бы взнуздал старшину. Подхлестывает, погоняет, заставляет поворачивать в нужном направлении. Знает — в уголовку Прохор не пойдет — побоится.
— … Не трусь, старшина, не марай дерьмом трусы, ничего с твоим отпрыском не случится, — Федька будто плдслушал сомнения компаньона. — Я вдолбил в понятливую башку Зайца — только попрошайничество, никаких грабежей. Здесь все будет чисто и гладко. А вот Требухи, честно признаюсь, побаиваюсь. Лейтенант походит на натренированную собаку-ищейку — вцепится, ни за что не разожмет челюстей… Думаю, лягавый уже принюхивается к нашим обмаранным штанам.
— И что ты собираешься делать? — очнулся от нелегких раздумий Сидякин.
— Прикроем фирму?
— Сбрендил? Просто ограничим встречи с Зайцем. Встречаться будем не в избе глухой старухи — на свежем воздухе. Скажем, на охоте… Кстати, я будто превидел опасность — послал через верного человека маляву…
— Так прямо и написал?
Семенчук презрительно оглядел испуганную физиономию компаньона. В который уже раз сожалеюще завздыхал.
— Малява — житейская, но Заяц поймет — ему не впервой… Пошли в избу. Холодно стало, зима подкатывает. Да и спать зверски хочется. Наверно, старость припожаловала, — пожаловался он, пряча плутовские глаза. — Раньше сыграешь на бабе за ночь пяток «концертов» и никакой тебе усталости, а нынче чуть не доконала меня чертова ведьма. Тружусь, тружусь, а она только охает да подбадривает — быстрей прыгай, фрайер, не вздумай отвалить — круглые вырежу… Представляешь боевую обстановку?
Жалобные признания Федьки — бальзам на иссеченную шрамами завистливую душу старшины…
Утром Сидякина разбудило бодрое постукивание деревяного протеза. Настроение — прескверное. Побаливает голова, в глазах — иллюминация, давит корсет. Надо бы посетить поликлинику, заменить его на новый, но рисоваться в районном центре опасно, а ехать в Москву не хочется.
Мысли о слишком резвом компаньоне и давящем корсете поблуждали по окраине сознания и исчезли. Их место заняли вместительные горшки, замурованные в подвальном тайнике. Заманчиво покачивают крутыми боками, кривятся, показывают драгоценности.
Бесово наваждение!
Сидякин зажмурился и представил себе роскошный особняк, толпу слуг, грудастую, тонкую в талии молоденькую сопостельницу, завистливые взгляды соседей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151