В результате — крупный ученый, уважаемый человек. К тому времени ученые найдут средство лечения гепатитов, выздоровеет Маркуша, заведет семью, появятся внучата.
Если признаться честно, Марку больше по душе отцовский вариант, школа прискучила ему, сверстники в классе и во дворе вызывают устойчивую антипатию, круто замешанную на боязни. А тут — самостоятельность, деньги!
— Мать не позволит бросить школу, — с тайной надеждой на отцовскую поддержку проскрипел «доходяга». — Ни за что не разрешит!
— А мы ее и спрашивать не станем! Мужики мы с тобой или не мужики!
Казалось, тема разговора исчерпана, достигнуто полное взаимопонимание. Если отец прикажет, мать противиться не станет. Единственный, еще не раскрытый секрет — куда предстоит переселиться, чем заниматься?
Отец с сыном молча миновали один перекресток, другой. Так же молчком сели в автобус, потом пересели на трамвай. Цель поездки для Марка неизвестна, но спрашивать об этом отца он считал недопустимой дерзостью. Вдруг эта дерзость нарушит хрупкую доброту старшины, он озлится и пошлет сына-глупца… по известному адресу. Тогда придется возвращаться в опостылевшую школу и по вечерам выслушивать нудные нравоучения матери.
Через полтора часа Сидякины, наконец, достигли намеченной цели — Бауманского парка. Почему именно этот парк избрал Прохор для нелегкого разговора с сыном — неизвестно.
Прочно утвердившись на скамейке, дождавшись, когда Марк осторожно присел на ее край, он начал издалека.
— Человек, прыгнувший со скалы в воду, глубина которой ему неизвестна, рискует расшибить голову о подводный камень… Верно? — Марк, недоумевая, осторожно кивнул: действительно так. — Я это к тому, что нужно начинать с малого. У тебя за душой — ни знаний жизни, ни опыта… Только не вздумай возражать, что и как делать, мне лучше знать, — раздраженно прикрикнул он, будто сын уже осмелился противиться. — На первых порах станешь просить на улицах милостыню. Как это делать — научат…
— Мать говорит — просить стыдно, — заикнулся было «доходяга». — Я не могу…
— Сможешь! Прямо сейчас поедем ко мне, у матери больше не появишься. Там и решим все остальное. Гляди, недоносок, не сделаешь так, как скажу — изувечу. Я — отец, мне все дозволено.
Насмерть перепуганный Марк не стал возражать или снова ссылаться на материские советы, ограничился бессмысленным шипением…
Семенчук с восторгом вертел-крутил нового своего подшефного. Сидящий рядом Сидякин недовольно взирал на сцену представления. Он старался приглушить приступы жалости, но они то и дело мучили его. А Марк покорно поворачивался — лицом к «экзаменатору», боком, спиной. Все это ему знакомо по визитым в поликлинику, только теперь вместо врача — колченогий мужичонка.
— Ежели натянуть на него рванье, все кошельки мигом раскроются. Как не пожалеть несчастного мальчика… Ну-ка, согнись и покашляй! Да не так, немтырь, хватайся руками за грудь, тряси головой… Гляди, — показывал он страдальческую позу «умирающего». — Теперь повтори! Не позабудь усилить заикание!
Марк покорно повторял. На первых порах осмотр походил на интересную игру, в которой он был главным действующим лицом.
— Не так, — поморщился Семенчук. — Никто тебе не поверит… Впрочем, на первых порах поработаешь с Хмырем, тот научит — ловкий пацаненок, хитрый до невозможности.
— Только накажи своим мордоворотам не бить Марка, вообще обходить его стороной, — угрюмо потребовал Сидякин. — Узнаю про побои — зубы выдеру через задницу!
— Конечно, конечно, дружище! — заторопился Федька. — Пальцем не тронут твоего сына, мало того, станут защищать.
Марк слушал и недоумевал. За что его должны избивать, за какую провинность? Мать никогда пальцем не трогала, даже голоса не повышала. А тут — защищать? От кого? И вообще «игра» постепенно перестала ему нравиться, он не понимал ее значения, а настойчивые требования изображать умирающего, хвататься за больную грудь, трясти головой и сучить ногами вызывали обиду и отвращение.
Впрочем, дальнейшая жизнь подскажет, прояснит. Главное — независимость и возможность покупать сладости, которые Марк безумно любит. А, ежели не понравится, всегда можно сбежать к матери, она пожалеет и простит.
— Завтра же отведу тебя к Хмырю, — твердо решил Семенчук. — Где он нынче работает? — развернул школьную тетрадку, вдумчиво прошелся взглядом по кличкам нищих попрошаек и наименованиям улиц. — Ага, вот, на Самотеке!
— Сам отведешь? — недоверчиво спросил старшина, зная нелюбовь друга светиться.
— Почему сам? — удивился Федька. — Что у меня других дел нету? Поручу Зайцу, проинструктирую — сделает, как надо…
Всю ночь Марк провел без сна. Старые стены дома потрескивали, по полу бегали мыши, пищали, шуршали, будто переговаривались, ветер стучал веткой дерева в окно, лежанка, на которой он лежал, казалась непривычно жесткой, набитый сеном матрац не помогал. Какой уж тут сон!
Утром поднялся еще более слабым. Болела голова, ныла поясница, в животе
— будто туда натолкали камни.
— Быстро умывайся и — за стол, — приказал вошедший отец. — Время подпирает, транспорт уже — у ворот.
Марк рассеянно глянул в окно. Действительно, на улице меланхолично пережевывает жвачку худой мерин, запряженный в телегу. Возница читает растрепанную книгу, изредка вопросительно поглядывает на дом. Умываться? А как это делается в деревне? В московской квартире — никаких проблем, заходи в ванную и мойся, сколько хочешь, а здесь — ни водопрвода, ни канализации?
— Вдобавок ко всем болячкам ты еще и глупец, — пробурчал Сидякин. — Во дворе — бадья, в комнате возьмешь полотенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151