Когда недавний студент-юрист только приступал к самостоятельной работе, начальство не раз нашпиговывало его, на первый взгляд, бюрократическими наставлениями. Постепенно эти требования вошли в плоть и кровь следователя, превратились в своеобразный закон поведения.
Деев охотно отвечал на поставленные вопросы. Не иронизировал и не досадовал. Возможно, готовился к другим, более острым и опасным.
— Слышал, как подъехала ночью машина банкира? — отложил Бабурин ручку и снова просительно мигнул сышику. Дескать, выручи, друг, зафиксируй показания свидетеля.
— Слыхал… То-есть, нет…
Бабурин согнал с лица приветливую улыбку, нахмурился.
— Вот что, парень, перестань вертеть круги на тихой воде, со мной такие фокусы не проходят. Пока, слышишь, пока, я ни в чем тебя не подозреваю. В твоих силах не дать мне это сделать. Поэтому сам смотри, как вести себя и что говорить…Все же, слышал ты машину банкира или не слышал? А может быть, даже видел?
Деев поник. Пот на лице не просто выступил, как недавно у Федорова, потек ручьями, заливая глаза, капал с кончика толстого носа. Ненадолго хватило ражего парня на запирательство, не сработал заранее изобретенный замысел отделаться полупризнаниями, уйти в глухую защиту.
Впрочем, рановато поторжествовал Бабурин, зря снова ухватил положенную было на стол шариковую ручку. Деев признался в том, что… спал на дежурстве. Да, да, всю ночь благополучно прохрапел и по этой причине ничего не видел и не слышал. Так спал, что стреляй по соседству из пушек, громыхай рядом танковые колонны, играй духовой оркестр с добрым десятком во всю усердствующих барабанов — ничего бы не услышал. Тем более приглушенный рокот двигателя иномарки.
— Вечером пил?
Парень опустил повинную голову. Будто подставил шею под секиру палача.
— Да, малость выпил, — осторожно признался он. — Кто — не знаю, оставил в сторожке бутылку. Запечатанную по древнему — сургучем… Ну, я и… Приятная, зараза, крепкая… После уснул. Как провалился в черноту…
— Где бутылка? — встрепенулся следователь, будто речь шла вовсе не о примитивном стеклянном вместилище алкоголя, а о некой драгоценности. — Выбросил или кто-нибудь попросил?
Дай Бог, найти водочную тару, сделай так, господи, прояви свою власть — ничего больше просить не стану, истово молился неверующий Бабурин, пронизывая горящим взглядом потеющего свидетеля. Обычная бутылка превратилась сейчас для него в шнурок, один конец которого «привязан» к убийце, второй — в руке… вернее, в голове следователя.
— Кто ее знает, — помотал Деев окончательно одуревшей башкой. — Вроде, поставил в сторожке под стол… Там должна стоять, подлая…
Сыщики переворошили не только дежурку, но и всю территорию стройки. Как и предполагал Бабурин, бутылку не нашли. Кто-то подобрал ее… Кто? Точно так же исчез пистолет, который, по показаниям водителя, банкир взял с собой из машины.
А вдруг бутылка придумана Деевым, как пистолет — водителем. Запутать следователя, увести его подальше от других, более весомых фактов — обычная «дипломатия» преступников.
И все же, к прежним трем вопросам прибавился четвертый. В виде водочной бутылки с остатками сургуча на горлышке.
После ухода облегченно вздыхающего охранника Бабурин вспомнил о терпеливо ожидающем свояке и негромко постучал в стену. Лысый инженер торопливо вошел в прорабку и остановился на пороге.
— Что скажешь?
Машкин недоуменно развел руками. Извинительно улыбнулся. Он вообще ничего не понимал. Недавние пронизывающие его сознание предположения и догадки будто растворились в признании водителя. Остался привычный страх.
— Значит, рассказ Федорова не вызвал в тебе никаких воспоминаний? — недовольно спросил Бабурин и сам же себе ответил. — Похоже, никаких. Жаль, очень жаль… Тогда перейдем к твоему… допросу… Да не трясись ты, как выстиранное белье, вывешенное на просушку! — зло прикрикнул он. — Говори все, начиная с твоего устройства на работу!
Машкин заговорил. Сначала — неуверенно, запинаясь на каждом слове, потом — более четко и многословно. Снова его подхватила волна «детективного» азарта, вспомнились читанные и неоднократно перечитанные остросюжетные романы.
Все выложил! Красочно нарисовал портрет любвеобильной банкирши. Мазками изобразил страстного и настойчивого ее любовника, частного детектива. Упомянул о друзьях-приятелях Басова — сухощавом в золотых очках и толстом весельчаке. Рассказал о непонятных отношениях между банкиром и связистом. Вскользь — о ненависти охранника Баева. В конце передал непонятный визит на стройку какого-то Ханжи, по внешности — самого настоящего бандита, об его угрозах в адрес Басова.
— Значит, клубок змей, поливающих друг друга ядом?
— Вот именно… Знаешь, Сергей, иногда мне страшно становится. Вдруг Альфред Терентьевич — не единственный убитый, вдруг за ним последуют другие…
— Может быть, — задумчиво согласился следователь, отрываясь от блокнота, куда он записывал «показания» свояка. — Такое уж наше времячко — непредсказуемое, что ли?… Скажи, Федя, ты хорошо запомнил этого Ханжу? Я имею в виду не внешность — тут ты — на уровне, манеры разговаривать, ходить, жестикулировать…
Машкин наморщил лоб, ладонью помассировал загоревшую лысину. Ему ужас как хотелось показать себя наблюдательным человеком, способным быть необходимым уголовному розыску и прокуратуре. Но, как на грех, в голову ничего не приходило — маячили толстые, мокрые губы, поджарая волчья фигура, острый взгляд. Все это — осыпанное падающими под ноги баксами…

Глава 9
Бабурин нервно расхаживал по крохотному кабинету, расположенному на втором этаже здания прокуратуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80