Признаться, Вахтанг Шалвович откровенными шалавами брезговал; подсолнуховые шмаровозы отбирали ему кисок самых что ни на есть начинающих, с пылу с жару, прямо от интернатских парт; девчушек проверяли на возможные заболевания и наставляли на «путь истины»: ни к «Подсолнуху», ни к иным злачным местам Покровска на пушечный выстрел не приближаться и вести себя паиньками, дожидаясь звонка. Заработанные же деньги тем или иным путем подкидывались их родителям, а если те навовсе озверели от пьянки, то опекунам из тетушек, бабушек, золовок — как правило, даже в самой забубенной семье находилась такая старая дева, для которой возиться с девчонкой было необременительно… Как результат — девушки подкармливались, одевались и, самое главное, избавлялись от опасности стать «подсаженными шлюшками»; посещение же особняка Вахтанга Шалвовича воспринимали кто — как не очень обременительную работу, кто — как не лишенное интереса развлечение; Шарикошвили же было приятно считать, что он не использует паданок, а заботится о них. Самое смешное, в этом была своя правда: по крайней мере, за здоровьем лолиток следили очень даже тщательно.Впрочем, Вахтанг Шалвович за громадьем планов и важностью дел не особенно задавался вопросом, куда деваются наскучившие или не заинтересовавшие его малолетки. А они, как водится, часто переходили с рук на руки к браткам рангом пожиже, потом — еще пожиже, пока не становились самыми обычными потаскухами при «котах»: одутловатыми, обтруханными и обколотыми… И если бы Вахтангу Шалвовичу сказали, что так оно и бывало, он скорее всего философично отнес бы это на счет незадавшейся генной программы от родителей-выпивох: в навозе можно вырастить розу, но сделать ее из навоза никак нельзя. Да и… Да и рынок наркотиков по Покровску контролировал он же, Шарик.…Вахтанг Шалвович придремывал в сладкой истоме. Всего-то ничего нужно — подремать после хорошенького секса; и сон, порою уже неверный и муторный в его возрасте, бывало, не приносил отдыха, а такая вот истомная дремота, пусть и очень краткая, приносила такой покой, отдых и облегчение, словно он проспал здоровым юношеским сном часов двадцать.Чувство опасности было неожиданным и острым, как игла. Надпочечники выбросили в одно мгновение в кровь столько адреналина, словно лежащий на кровати кавказец рванул стометровку. Только что он видел чистую горную речку и женщину, набирающую кувшин, и вдруг словно грозовая туча разом закрыла полнеба, и испепеляющая молния блеснула ярко и остро, как жало стилета…Вахтанг даже не заметил, как в руке его оказался пистолет и как сам он застыл за портьерой у двери, стараясь слиться со стеной. Сердце билось, как мышка в руке конкистадора. Мужчина вполвздоха перевел дыхание. Там, за затворенной дверью, ничего не происходило. Тогда — почему? Или это сердце? И интимные развлечения после хорошего «принятия» накануне уже не по возрасту?Мелькнула мысль — где-то Вахтанг Шалвович читал, — что завзятые сердечники вот так вот боятся неизвестно чего: несбалансированные гормоны будоражат кровь, а та отравляет напрасным страхом мозг…Он почувствовал, как капельки пота ручейками бегут по спине, по лбу, заливая глаза, как тяжелая рукоять миниатюрного крупнокалиберного пистолета скользко мокнет во вспотевшей ладони… Черт, это может быть и болезнь, но…Вахтанг облизал губы и ринулся к телефону на столе, сдернул трубку… Гудка не было.На двери едва заметно двинулась вниз ручка. Одним движением он передернул затвор, сдвинул «флажок» предохранителя и, ни о чем уже не думая и ничего не просчитывая, поднял ствол и выстрелил в дверь.Ствол дернулся раз, другой, тяжелые пули буравили дерево, вышибая щепу.Вахтанг замер, прислушался. Ничего. Ни стука, ни падения тела, словно за дверью и не было никого. Но страх был реальнее всего видимого и слышимого; что-то учуяв, Вахтанг успел обернуться к растворенному окну и стал заваливаться набок.Не успел. Пуля, выпущенная из бесшумного снайперского ствола, ударила над левой грудью, опрокинув комнату и окрасив мир желто-черным.Первое, что увидел Вахтанг Шалвович, открыв глаза, был его собственный, очень дорогой персидский ковер. Прямо перед лицом застыли два черных ботинка.Шарикошвили поднял лицо, встретил взгляд стальных глаз: суженные зрачки были похожи на затаившихся в амбразурах стрелков.— Ну что, Шарик, вот и свиделись? — разлепил толстые губы Кротов.Вахтангу Шалвовичу было совсем неинтересно думать о том, как могли люди этого выбившегося в авторитеты отморозка снять его охрану, как они вообще могли проникнуть в особняк или даже приблизиться к нему на расстояние полета пули…Боковым зрением он разглядел мирно сидящего в кресле мужчину с высокими залысинами, усатого, похожего на борца былых времен, этакого Ивана Поддубного на пенсионе… Боль мешала быстро стемешить все расклады, но один плюс один он складывать не разучился. И пусть он не знал, на чьей кухне заварилась похлебка, но будущая судьба этого урода с «гайкой» на пальце ему представилась достаточно ясной… Как и его собственная.И все же… Надежда умирает последней… Вахтанг разлепил губы.— Нам нужно поговорить… — прохрипел он, слыша, как воздух с сипением выходит из пробитого легкого.— Уже не нужно, — осклабился Крот. — Клюв в руках моих мальчиков кололся, как сухое полено!Вахтанг Шалвович облизал пересохшие губы, выдохнул с натугой, стараясь зацепиться за жизнь последним, что оставалось, — страхом.— Резо не простит… Кострома, Роман-маленький, Жид, Колун, Афиногенчик…— начал перечислять он имена авторитетов.— Лишь бы Бог простил, — перебил его из кресла" «Поддубный».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27