Тогда... именно он, Данилов, цель и средство всей комбинации? Не-ет, не по птичке капканы сработаны, много чести.
Такое может статься лишь в одном случае: если его, Данилова, олигархи используют разменной пешкой в междусобойчике, науськивая притом друг на друга силовиков. Понабирали себе разработчиков из контор, а те просто и конструктивно думать давно разучились, им схемы подавай! Впрочем, и при таком раскладе итог печален: до чистосердечных признаний и искренних раскаяний ему дожить не дадут: план. Пусть не пятилетний, но выполнять надо.
Олег вздохнул. А есть еще варианты четвертый, пятый, двенадцатый... Вот только парочка пустячков логику ломает напрочь и делает картинку простой и конструктивной, как автомат Калашникова, и совсем не такой, что вырисовывается.
И все это не важно! А важны только девчонка, вкус вина, свет солнца сквозь деревья, будущая осень, золотая, как подсолнухи, и хрусткая от первого морозца, черные изломы кустов из-под первого снега, волчьи ягоды, кровавые на белом...
Иначе – опять, опять в тот круг, из которого он вырвался... Или он вырвался из круга, чтобы... вернуться? И рок играет с ним свою обычную шутку? И нет ему жизни вне войны?
Круг. Самая одинокая фигура. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности.
– Мы ездим по кругу, – подал голос инженер.
– Ты наблюдателен, – отозвался Олег. – Я езжу по кругу.
– Почему?
– Думаю.
– И что решили?
– Ничего.
– Так решайте!
– Не нервничай так, технарь! Используй время по назначению.
– Кто может знать назначение времени?
– Ха-ха. В каждом из нас существуют по меньшей мере два человека. И они – непримиримы. И – своевольны. Но только один распоряжается твоей жизнью. Другой – молчит. И корчит из себя недовольного. Ты никогда не хотел бы поменять их местами, инженер?
– Стать ботаником?
– Хотя бы.
– Они как тени, те, что живут в нас. Они не могут поменяться, у каждого его место. Один – в душе, другой...
– Ты хороший парень, инженер. Умный. Но дал самому хлипкому из своих двоих взять верх.
– Жить как-то надо.
– Жить надо не «как-то», а счастливо.
– Ты герой, да? И у тебя получается жить счастливо?
– Нет.
– К чему тогда все? Хотя... Я знаю назначение времени.
– Да? Какое?
– Жить.
– Ну так живи.
– Запястья связаны.
– Может, это для того, чтобы лучше почувствовать биение пульса?
– Перед смертью?
– Инженер, что-то ты больно мрачен.
– Ночь. И асфальт какой-то маслянистый. Словно в машинной крови.
– В чем?
– Сколько машин разбилось на дорогах... Их разбили люди. Но никто не замечает ни людской крови, ни крови машин. А дорога это помнит.
– Машины – живые?
– Конечно. У каждой свой нрав. Характер. Судьба. Среди них есть счастливчики и бедолаги, любимые и отверженные. Есть пенсионеры, повесы, чинуши, братки, катафалки. Та, на которой мы сейчас катим, – потаскушка. У нее и нрав такой, и судьба.
– А ты, технарь, умница. Я буду называть тебя – умник.
– Не слабо. А я тебя – герой.
Олег глянул на Корнилова: глаза у того блестели, на губах играла улыбка брезгливого превосходства и тайного знания.
– Сдается мне, зря я тебя порошочком баловал, инженер.
– Это не важно. Я только теперь понял. Ничего не важно. Тот, скрытый в нас, хочет любви. Первый жаждет всего: поклонения, лести, могущества, секса, вина, мяса, и снова – секса, и снова – успеха, власти, поклонения... И эта его жажда разделена сочувственной завистью или презрением окружающих. А вот второму, истинному, нужна только любовь. Поэтому он никогда не станет первым.
Он никому не нужен и никому не понятен. Даже нам самим. Мы его боимся. В истории был пример.... И человек стал называться Любовь, и провозгласил свою бесконечную власть! Вернее, он был Богом, но пришел к людям как человек, чтобы быть понятым ими. Но кому нужна власть без могущества, без поклонения, без лести? Его распяли. С тех пор все дороги во всех странах отливают кровью.
Потому что ведут в никуда.
Корнилов замолчал, глядя в ведомую ему точку на ветровом стекле. Потом заговорил снова:
– Всю жизнь мы ищем любви, потому что боимся немощи! Даже не смерти, нет, немощи, когда одинокая, загнанная душа окажется в дряхлой и никому не интересной оболочке... Мы ищем ту, которая будет любить вот этого, сокрытого в нас и бессильного, того, что не может причинять зла. А наш «первый» превращается из зудливого бесенка – в дьявола! Он изводит нас несостоявшимися мнимыми успехами, он разрывает нам душу красотой и совершенством девчонок, какие уже никогда не будут принадлежать нам! Ты спросил, почему я пошел на эту работу? Деньги дают возможность потчевать этого, «первого», всем, что он возжелает!
– Бес ненасытен.
– Пусть! Но он дает иллюзию счастья. Она называется «довольство». И – «зависть». Чужая зависть.
– Не такой уж ты умный, умник.
– Не такой уж ты герой, герой. Вот я – трус. Поэтому мне нужен белый порошок.
– Кокаин пробуждает доблесть?
– Кокаин делает больше: он раскрашивает мнимые иллюзии, делая их сущим!
Цветные, четырехмерные иллюзии славы, могущества и власти. Впрочем, и слава, и могущество, и власть – всегда иллюзорны, люди просто роботы из костей и мяса, и пуля одинаково крушит кость и разрывает сухожилия и у титанов, и у сволочи. – Корнилов снова замолчал, глядя на несущуюся под колеса, влажно отливающую дорогу остановившимся взглядом. – Мне кажется, я скоро умру. Развяжи мне руки, герой. Я хочу умереть с иллюзией свободы.
– И с кровью на клыках?
– Что?
– Да нет, просто мелькнуло нечто. Наверное, из Киплинга. Повернись, умник.
Двумя движениями Данилов распустил стягивающий запястья пленника ремень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183