Нашлись и в зоне добрые люди, посочувствовали. Кому-то я помог, и мне помогли. Душа не на месте была. Пара ребятишек вышли на волю и нашли тех отморозков. Те быстро раскололись и все выложили как на духу. Митя твой их купил. Отморозки те теперь червей кормят в тайге, а Митя процветает и мою жену трахает. Обидно. Как имя его слышу — кровь в жилах стынет. Жирует сволочь! Поди и не помнит, как жизнь у моего кореша отнял ни за что ни про что, как меня за решетку упек, как жену мою с ребенком увел.
— С ребенком? — вздрогнула Вика.
— Не дергайся, дорогуша. Ромка появился на свет через пять месяцев после того, как я загремел за решетку. Мой это сын, а не его. Ты еще не знала Митьку, когда залетела. Он в то время в Омске жил. Понять только не могу, чем он тебя купил?
— Брось, Гриша. Молодая я была, ветер в голове. Только теперь ничего не исправишь.
Он закашлялся от сигаретного дыма. Но кашель казался больным, хроническим.
Вика поморщилась.
— Чахотку подхватил?
— Угадала. На солнечном берегу Охотского моря много хороших болезней в воздухе витает. Туберкулез еще не самое страшное. Цинга тоже меня боком не обошла. Все зубы съела. Но я и железными управляюсь не хуже, чем своими. Кому надо глотку перегрызть сумею.
— Зачем ты приехал, Гриша?
— За сыном и за тобой.
— Это не твой сын, угомонись. И я уже давно не твоя. В одну воду дважды не ступишь.
— А я из своей воды не выходил. Это твой мир переменился, а мой при мне остался. Восемь лет сна. Кошмарного сна. Только проснулся я там, где заснул в тот вечер, усыпленный клофелином. Вот я и думаю, а не ты ли мне его подсыпала?
Водка в шкафу стояла, полбутылки. Я сам ее покупал. Первую половину днем выпил и ничего, никуда не отлучался. А потом ты мне скандал устроила из-за какого-то пустяка и ушла к подруге. Я со злости допил водку и отрубился. И кто же мог подсыпать клофелин, когда мы оба в доме находились? Кто ключи отморозкам передал, чтобы они смогли войти и улики подбросить? Не ты ли, милая женушка?
Может быть, Митя не один все придумал, а ты ему помогла? Фантазия у тебя богатая, хоть книжки пиши.
— Все наоборот. Совсем свихнулся в зоне, вот и нафантазировал небылиц.
Зачем мне избавляться от тебя, если я по любви замуж выходила. Мы ведь неплохо прожили полгода, пока не началась вся эта катавасия. И до сих пор жили бы, но не судьба. А за Митю я вышла не думая. Мне успели внушить, что ты убийца и отщепенец. И я поверила. В те времена я всему верила. А теперь, Гриша, поздно руками размахивать. Принимай жизнь таковой, как она есть.
— Моя жизнь осталась прежней, дорогая моя супружница. И целей в ней много.
Сначала я твоего Митю в свою шкуру выряжу, а потом тебя с сыном назад увезу.
Для нашей дальнейшей жизни я уже все подготовил. У меня и деньги есть, и дом свой, все, как полагается. Только семьи не хватает.
— Обзаводись семьей, а обо мне забудь.
— Не получилось. Семь лет пытался, но, видать, так я устроен. Однолюб.
Других мне не надо. И знай, Вика, скорей я сдохну, чем оставлю все как есть. Не тот уже мальчик-глупыш сидит перед тобой, а выжженный на солнце и закаленный холодом и льдами волк с усеянной шрамами шкурой. Подарила мне судьба в юности пайку счастья, и я готов отдать все без остатка, чтобы вернуть его обратно.
— А обо мне ты подумал? У меня семья, работа, дом, друзья, свои проблемы и свои радости. К чему ты меня толкаешь? Ты же чужой человек. Короткий эпизод молодости, о котором давно забыла.
— Ничего, вспомнишь. Когда всего лишишься, го вспомнишь. У тебя ничего не останется из того, что есть. Чистый лист бумаги. Сама за мной пойдешь. Побежишь и еще в ногах валяться будешь. И помни, я своих слов на ветер не бросаю.
Григорий Любовский, чью фамилию Вика носила до сих пор, вышел из машины и растворился в полумраке подземного гаража.
Вика закрыла глаза и положила подбородок на рулевое колесо, крепко сжимая его пальцами. Что только не приходилось ей выносить в этой жизни. Врут все, что она полосатая. Сплошная чернота. Сколько можно тащить на своем горбу невыносимый груз несчастий? Как она устала от вечной борьбы за выживание. Кто оценит ее терпение?
Встряхнув головой, Вика взяла себя в руки, завела двигатель и поехала на Таганку. Новый визит не входил в ее планы, но жизнь каждый день подбрасывает сюрпризы, и то и дело приходится корректировать ранее запланированные дела.
Адвокат ее мужа Борис Наумович Вольтович знал о их семье все, или почти все. Он очень хорошо относился и к Дмитрию, и к Вике. Но Вика считала Вольтовича скользким типом и не доверяла ему своих сокровенных тайн. Она никак не могла раскусить адвоката. Он сам по себе ничего не требовал, вел себя тактично, консультировал мужа чуть ли не ежедневно, но в друзья не набивался.
Держал дистанцию, несмотря на то, что сотрудничал с Дмитрием около семи лет, как только они перебрались с Викой в Москву.
Войтович встретил гостью со своей вечной дежурной улыбкой на лице и мнимой радостью.
— Вы как снег на голову, Виктория Дмитриевна. Всегда звоните за десять минут до появления.
— Извините, Борис Наумыч, но я привыкла расценивать вас как скорую помощь.
Не так часто я беспокою ваше одиночество и отрываю от важных дел. Но вы вроде бы наш семейный адвокат, а другие клиенты одноразовые. Мне кажется, у меня есть некоторое преимущество.
— Безусловно. Напрасно обижаетесь, я же не возражаю, милости просим.
Войтович проводил даму в свой кабинет.
Шикарная четырехкомнатная квартира на Абельмановской заставе с четырехметровыми потолками была заставлена антикварной мебелью. Вике здесь нравилось, но уюта она не ощущала. Не хватало женского тепла в доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91