«Сделайте для них серебряную оправу и браслет». — «Почему вы решили, что я возьмусь за вашу работу? Могу принять заказ на изготовление портсигара, часов, но для ордена нужна соответствующая эмаль, перламутр. А гвозди и пули — не мой профиль. Вы за кого меня принимаете?» — «За исполнителя. Сядь на стул и слушай меня, старик!». Он сказал это так, что у меня подкосились ноги, и я сел. Хорошо еще, что мимо стула не промахнулся. Сильная личность, ничего не скажешь. Давил на меня, как пресс.
Он достал из кармана маленькую коробочку, в которой обычно дарят колечки дамам, и, открыв ее, поставил на стол. «Это твой гонорар. Получишь его, после того как сделаешь все, что я тебе заказал». Вы знаете, у меня язык прилип к небу. В коробочке лежало подлинное клеймо Фаберже. Я знал, что они еще существуют в природе, но видел только на иллюстрациях. Вы должны меня понять. Я способен делать вещи не хуже мастеров великого Фаберже, но они никогда не будут вызывать такого восторга. И дело не в таланте и не во вкусе. Все дело в нашем снобизме. Стоит человеку увидеть это клеймо, и любая безделушка приобретает статус шедевра. Всем важен лейбл, этикетка, фирма, а не товар. Настоящих ценителей — единицы, в России их по пальцам можно пересчитать. Нет пророков в своем отечестве. Я не мог устоять.
Ведь для художника важно признание, пусть даже под чужим именем. Робер Броссен умер в тюрьме как преступник, но до сих пор никто не может отличить настоящих Гогена, Лотрека, Ван-Гога от броссеновских, которые продолжают висеть в Лувре и других галереях и частных коллекциях. Последний свой шедевр он подарил начальнику тюрьмы, и он признан лучше оригинала. В этом все дело.
— Что было дальше?
— Он приходил еще три раза. На следующий день забрал пулю и гвоздь, через неделю портсигар и еще через две недели часы и орден. Клеймо и оставшееся серебро он оставил мне. С тех пор я его не видел.
— Значит, он был у вас в последний раз около двух недель назад?
— Да, двадцать первого сентября. Я спросил его: «Зачем вам серебряные пузырьки и гвозди? Эти предметы не имеют никакой ценности». Он ответил: "Это не предметы. Это орудия убийства. Чуть позже они превратятся в предметы под названием «улики». На этом наше знакомство закончилось.
— Вы можете описать его внешность?
— Я себе уже задавал подобный вопрос. Пытался вспомнить его, но не смог. Доходишь до какого-то места, и память начинает буксовать. Одежду помню, имя помню, а вместо лица возникает какая-то серая масса. Я даже голос его запомнил, голос человека, не терпящего возражений.
— Но он сказал вам правду. Все эти предметы не что иное, как орудия убийства, и уже превратились в улики. Каждый сыграл свою роль, кроме ордена, часов и гвоздя. По поводу ордена я уже знаю, кому он готовит погибель. Можно от вас позвонить?
— Ради Бога!
Трифонов подошел к телефону и набрал нужный номер.
— Подполковника Крюкова. Трифонов говорит.
— Извините, Александр Иваныч, но подполковник на выезде. Капитан Забелин обнаружил труп артиста Костенко.
— Какой адрес?
— Маросейка, двенадцать.
— Ну вот, и орден сыграл свою роль орудия убийства!
Ахвледиани ничего не понял. Вероятно, следователь тоже показался ему сумасшедшим. И куда только этот мир катится?!
***
О чем можно беспокоиться с таким лицом, когда тебя и мать родная не признает. Сломанный нос превратился в картошку, а белки глаз, залитые кровью лопнувших сосудов, потеряли цвет и форму. Точнее сказать, приобрели форму чемпиона Монголии по обжорству. Веки выпирали вперед бровей на пару сантиметров. Два ярких фингала вместо щек и разбухшие губы, словно их пытались накачать воздухом вместо колесных шин. Одним словом, красота неописуемая плюс ободранные коленки и рваный плащ.
Итак, одна из самых красивых актрис модного московского театра добралась до столицы. Пешком, как вы догадываетесь, да еще лесочком, где был потерян первый каблук и сломан второй, умышленно, для равновесия. Вот такое чудо попыталось украсить столицу, вид которой и без того портила тусклая безрадостная погода. О чем она думала, никто сказать не может, и сама Анюта в том числе. Голова не работала. Просто женщина встала и пошла. А что делать-то? И жить хочется, и пить, и есть, и даже спать. Все то же самое, что свойственно любому живому существу, не умеющему думать.
Около полудня Анна очутилась у метро «Войковская». Вряд ли название станции имело для нее значение. Ее интересовал любой вещевой рынок. Купить что-либо на мелочь в кармане невозможно, а вот продать кое-что она могла. Четверо парней в кожаных куртках кавказской внешности стояли неподалеку от входа и топтали асфальт вокруг себя. Сейчас она их не боялась дай Бог, чтобы они ее не испугались.
— Кто тут из вас товаром интересуется? — спросила Аня осипшим голосом.
— Это ты себя товаром называешь? — спросил один коротышка, ломая русские слова, и все разом захохотали.
— Вот это.
Анна вынула из кармана револьвер, но без глушителя, и положила на ладонь. Точный размер женской руки. Сначала ребята отпрянули, потом осмелели.
— А ну дай глянуть!
— Аванс сто баксов — и смотри. Покупаешь — еще двести, и прощай.
— Газовый?
— Да, только газ — свинцовый, твою черепушку насквозь прошибет.
— Дорого.
Второй спросил:
— А патроны есть?
— Четыре штуки. А иначе за гроши не отдавала бы.
Тот, что повыше, достал из кармана деньги — рубли, марки и доллары. Выудил сотню и протянул женщине. Она отдала ему револьвер. Тот прикрыл его полой куртки и долго рассматривал.
— А где патроны?
— А где еще две сотни?
Анна вынула руку из плаща и разжала ладонь. На ней лежали четыре сверкавших патрона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99