— Название «мотивация в учебном процессе» говорит само за себя. Мы целенаправленно влияем на неуспевающих учеников, побуждая их более полно задействовать свои потенциал.— А, значит, она работает с лентяями, — буркнул детектив.И тут один из полицейских в дверях начал действовать. Встав между мисс Кауфперсон и Римо, он направил револьвер на Римо и гаркнул:— Ну-ка, не двигаться! Это подозреваемый, выдающий себя за агента министерства юстиции, сержант. Тот самый. У него смешное имя.От Римо требовалось исполнить цирковой номер. Ему нужно было, чтобы все револьверы — и патрульных, и детективов — оставались направленными на него и при этом ни в кого, тем более в него самого, не выстрелили. Поэтому он шмыгнул одному из детективов за спину и вытолкнул его на середину приемной, чтобы тот, падая, выбил у одного из полицейских револьвер; второго детектива он отпихнул в угол, а сам метнулся, перепрыгивая через падающие тела, ко второму полицейскому, чей револьвер был готов к стрельбе. Тычок указательным пальцем — и револьвер вывалился из сжатого кулака. Со стороны могло показаться, что несколько человек внезапно начали валиться друг на друга, и лишь один, худощавый, спокойно пробирается между ними.Ни один из примененных Римо приемов не отличался экзотичностью; это были всего-навсего толчки. Вся суть заключалась в том, что для тренированного человека время движется медленнее. Он уже миновал последнего полицейского и собирался выйти за дверь, когда что-то впилось ему в поясницу. Он знал, что это никак не может быть пулей из револьвера, выпущенной одним из полицейских, поскольку тогда удар оказался бы гораздо сильнее. Он оглянулся. В него никто не целился. Мисс Кауфперсон вообще пропала в мешанине рук. Однако кто-то все-таки выстрелил в него — в этом не приходилось сомневаться. Он порадовался, что не пострадал мальчуган. Прочь из здания! В тело Римо только что вонзился посторонний предмет. Скоро он почувствует боль.Пока он шагал к двери, спина у него разболелась так, словно в нее воткнули раскаленную кочергу. Усилием воли он замедлил дыхание, а следовательно, и кровообращение. К такси он приближался медленно, потому что слабеющий ток крови все больше затруднял его движения.— Я ранен, — сообщил он, падая на заднее сиденье машины и окончательно перекрывая рукой доступ крови к ране.— Идиот! — вспылил Чиун, отбрасывая руку Римо и засовывая ему под рубаху свою. Другой рукой он сделал жест, приказывающий водителю трогаться с места, и поживее.В обычной ситуации водитель попросил бы беглецов не впутывать его в свои темные дела, однако он уже набрался ума-разума и предпочел не спорить с Мастером Синанджу.— Идиот, — повторил Чиун. — Как тебя угораздило вернуться раненым? Как ты посмел это допустить?— Не знаю. Я употребил простенький прием. А потом вдруг — боль в спине.— Простенький прием! Боль в спине! Ты что, спал? Что ты делал?— Я же говорю — я употребил простенький прием. А ранение поверхностное.— Ладно, спасибо и на этом, — проворчал Чиун, добавив по-корейски, что Римо на редкость неблагодарный тип, раз позволяет каким-то подонкам уничтожить то, что сделал из него Чиун, Рискуя своей жизнью, Римо попросту глумится над высшими ценностями Синанджу.— Я это запомню, папочка, — проговорил Римо с вымученной улыбкой.— Имей в виду, речь идет не о жизни какого-то никчемного белого. Я-то надеялся, что отучил тебя от глупой отваги, которой бравирует Запад и из-за которой люди забывают про полезнейшее чувство — страх.— Ладно, ладно. Хватит брюзжать. Я понятия не имею, откуда в меня выстрелили.— Неведение еще хуже, чем отвага.— Я не знаю, как это произошло. — Перейдя на корейский, чтобы его не понял шофер, Римо поведал в подробностях о своих действиях в кабинете Уорнера Пелла и о поведении остальных людей, находившихся там.— А что там делал ребенок? — спросил Чиун.— Мальчишка? Кажется, ничего.— Когда ты выбивал из рук полицейских револьверы, то думал о револьверах. Поэтому они и не причинили тебе вреда.— Один все-таки причинил.— Чей?— Не знаю.— Значит, выстрел был произведен не из револьвера полицейского. Это совершенно точно. Человек, глядящий на меч, может погибнуть от камня, человек, глядящий на меч и на камень, может погибнуть от дубины. Но тот, кто полностью использует органы чувств, никогда не погибнет от предметов, на которые смотрит.— Я — Мастер Синанджу. Я полностью использую органы чувств.— В теле есть орган, именуемый дробилкой.— Ты имеешь в виду аппендикс?— Мы называем его дробилкой. Когда-то давно этот орган дробил грубую пищу. Потом человек стал питаться злаками, и этот орган перестал работать. Если бы человеку пришлось теперь съесть рыбу со всей чешуей, он бы поранил себе внутренности, потому что дробилка не работает, хотя она и есть в организме.— К чему ты клонишь? Я нуждаюсь в твоих байках еще меньше, чем в перитоните.— Ты всегда нуждался в моих байках, потому что они помогают тебе понять, что к чему.— Какое отношение имеет мой аппендикс ко всему остальному?— Ясное ясно и так. Неясное — тем более.— Ну да, — поморщился Римо. — Рыбья чешуя. В меня вонзилась рыбья чешуя. А я-то думал, что схлопотал в спину пулю! Надеюсь, это не был крючок с червяком?— Высмеивая меня, ты признаешь, что случившееся выше твоего понимания.— Скорее, за пределами его.— Не стоит объяснять загадки вселенной жабе.— И все-таки попробуй. Если бы мы перешли на английский, ты, наверное, перестал бы говорить загадками.Боль отпускала Римо по мере того, как рука Чиуна массировала нервные окончания вокруг раны.— Загадками? Для болвана, сидящего в темноте, самая большая загадка — свеча!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45