Рядом валялись нейлоновые цепи. В стороне стояли два больших автобуса с открытыми багажниками.
Люшен помотал головой, чтобы стряхнуть дурноту. Он стоял на зеленой лужайке перед большим домом. Позади — до самого горизонта — раскинулся океан. У пристани виднелся небольшой катер. В нескольких шагах выстроились белые люди с кнутами и винтовками. Они были одеты в белые костюмы и соломенные шляпы.
Все молчали.
Среди захваченных Люшен узнал приятеля по имени Биг Ред. Это был отъявленный негодяй, занимавшийся сутенерством. Даже полиция побаивалась с ним связываться. Люшен приободрился, увидев его здесь. Биг Ред был новообращенный мусульманин, сменивший свое имя на Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин. Люшен тоже собирался сменить имя, но, как оказалось, это требовало слишком много хлопот и волокиты, и он ограничился тем, что неофициально отбросил последнюю часть имени и стал зваться Люшеном Джексоном.
Он попытался улыбнуться Биг Реду. Как здорово, что он тоже здесь! Пусть только попробуют тронуть мусульманина! Уж он-то поставит на место этих белых палачей.
Один из чернокожих закричал:
— Эй, вы, идиоты, это вам так с рук не сойдет!
Из машины молча вышел высокий худощавый человек с копной рыжих волос и чуть заметной улыбкой на губах. Такие, как он, способны отобрать у бедняка последние гроши где-нибудь в глухом переулке. В руках у него был меч. Он взмахнул им и вмиг отсек бунтовщику голову. Люшен видел, как голова откатилась в сторону. Потом он увидел, как Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин вдруг бросился на колени и уткнулся лбом в землю. Послышались звуки молитвы — Биг Ред снова возлюбил Господа своего Иисуса Христа. Произошло чудо: в одно мгновение коварный и жестокий мусульманин, гроза Норфолка, вернулся в лоно христианства.
После этого протестов больше не было. Тем, кто уцелел — Люшену и еще двенадцати неграм, — казалось, что они работали на этом конвейере всю свою жизнь. Семеро ставили металлические чехлы на стойки, шестеро — снимали их. Люшен не задумывался над целесообразностью такой работы: он был готов делать все, что прикажут. Дважды в день им разогревали овсяную похлебку, и Люшен принимал ее с благодарностью, как щедрый дар. Однажды кто-то из охраны бросил в похлебку кусок свинины, и Люшен тог самый Люшен, который дома ел мясо только высшего сорта и орал на сестру, если та покупала мясо с костями, а не вырезку, — чуть не заплакал от радости. Когда им давали настоящий хлеб и настоящий горох, Люшен готов был целовать руки своим благодетелям.
Диета Люшена Джексона была не случайной: она была скрупулезно выверена — с тем чтобы рабочие получали минимум калорий, необходимый для поддержания работоспособности, и для того, чтобы они чувствовали, во-первых — зависимость, во-вторых — благодарность.
Восемь человек, представляющих самые мощные международные корпорации, получили информацию обо всем происходящем в запечатанных конвертах. Их приглашал в Уэст Палм-Бич, штат Флорида, Бейсли Депау, исполнительный глава Федерального комитета по проблемам городского населения. Этот комитет вел борьбу с нищетой, падением уровня жизни и расизмом. Семейство Депау активно включилось в либеральное движение вскоре после того, как не в меру строптивые демонстранты были расстреляны из пулеметов.
Американские школьники никогда не узнают, почему члены семьи, приказавшей открыть пулеметный огонь по безоружным забастовщикам на одном из нефтеочистительных заводов, вдруг воспылали горячей заботой о благосостоянии своих сограждан. Как только заходила речь о семействе Депау, непременно вспоминались разные комиссии по борьбе с расизмом; когда шла речь о семействе Депау, на ум приходили гневные предостережения в адрес Южной Африки, проводившей политику апартеида. Это имя было неразрывно связано с именем молодого драматурга, поставившего при спонсорской помощи Депау такие злые пьесы, как, например, «Лучший белый — это мертвый белый».
Депау субсидировали также конференции, где лидеры американского бизнеса могли слышать, как воинственно настроенные темнокожие требуют денег на покупку оружия, чтобы убивать этих самых лидеров.
Однако конференция в Уэст Палм-Бич устраивалась не затем, чтобы выпустить либеральный пар. Бейсли Депау лично обзвонил всю восьмерку. Разговор шел следующий.
— Мы будем говорить о деле, о настоящем деле. И не надо присылать ко мне заместителей, которых вы держите специально для второстепенных встреч. Позволь мне сказать тебе, какое значение я придаю этой конференции.
— Я весь внимание.
— Тот, кто не будет на ней присутствовать, в ближайшие два года не сможет выдержать конкуренции на рынке товаропроизводителей.
— Что ты сказал?!
— То, что слышал.
— Но в это невозможно поверить!
— Ты помнишь мой небольшой проект, о котором я тебе говорил несколько лет назад?
— Страшно секретный?
— Да. Так вот — он уже выполняется. Что, если я смогу укомплектовать один из ваших конвейеров рабочей силой по цене менее сорока центов за день? Не за час, а за день! И что ты ответишь, если я скажу, что тебе не придется больше опасаться забастовок, что у тебя никогда больше не будет болеть голова об условиях труда и пенсиях, что рабочие будут думать лишь о надвигающейся старости, и только о ней?
— Ты с ума сошел!
— Если не сможешь приехать на встречу сам, замену не присылай!
— Черт возьми! У меня назначена личная встреча с президентом США — как раз на этот день.
— Ну что ж! Будешь два года без рынка. Выбор за тобой!
— А ты не мог бы отложить встречу на одни день?
— Нет. У меня строгий график.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45