— Узнаете кого-нибудь? — спрашивала она, после чего в каждой школе начиналась волынка. Кто-то из снятых детей казался похожим на кого-то из учеников. Звали учителя или двух учителей сразу. Найти их оказывалось сложно — кто на уроке, кто болеет. В конце концов все собирались и опознание начиналось снова. И результат почти всегда оказывался расплывчатым: то ли эти дети, то ли нет, а просто похожи…
— Вот этот вроде похож на Васю Сидорова из четвертого «В», — говорила завуч, тыча пальцем в фотографию. — А девочка вот эта — ну просто вылитая Даша Иванова из пятого «Г»… Или не она. Кто их знает…
Впрочем, все старались помочь, ломали головы и всматривались в снимки очень добросовестно, как могли.
Сама Марина с якобы «опознанными» детьми не встречалась — только помечала имена в блокноте на будущее. К таким беседам с детьми нужно подходить очень осторожно, нельзя спешить. Если это действительно те самые дети, то очень важно не спугнуть их неумелыми топорными расспросами. Они замкнутся, и тогда вытянуть из них что-нибудь станет очень трудно. Скорее всего, они вообще ни в чем таком не признаются.
Вечером, не чувствуя под собой ног, Марина притащилась из последних сил в отдел. Зачем она шла? Наверняка ведь там уже никого нет, все разбрелись по домам. Но что-то подсказывало: Вербин сидит на месте и ждет ее.
За короткий срок своей службы в отделе Марина успела заметить, что Вербин никогда не спешит домой. Он засиживался позже всех и оставался в своем кабинете, когда никого уже не было. А в те вечера и ночи, когда проводились спецоперации, майор просто расцветал: казалось, что именно тогда из него особенно брызжет энергия, он бывал попросту неутомимым.
Что это — рвение по службе, или у Вербина имеются какие-то причины не торопиться домой?
О личной жизни своего начальника Марина не знала почти ничего, кроме того, что кратко между делом сообщали новые коллеги. Однако в их словах не содержалось ничего необычного, они были малоинформативны, выражаясь милицейским языком. Есть жена, детей нет, живут вдвоем в малогабаритной квартире где-то в центре города. Стандартно, что тут можно добавить?
Вот и сейчас, едва войдя во двор, Марина увидела, что среди темных окон обезлюдевшего к вечеру отдела светится только одно — кабинет Вербина.
— Ну как? — спросил он, увидев бледную от усталости Марину. — Выполнила план — пятнадцать школ в день?
— Да. — Она без сил опустилась в продавленное кресло и с наслаждением вытянула гудящие от ходьбы ноги.
— Пятнадцать школ. Девять детей якобы оказались похожими на тех, с фотографий.
Майор вздохнул и поежился. Он заранее предполагал, как все будет развиваться. Из пятнадцати обойденных школ выявились девять похожих детей. Это значит, что, когда Марина обойдет все, таких детей станет примерно пятьдесят. И со всеми нужно будет отдельно беседовать, с каждым. Беседовать внимательно, кропотливо. Зная при этом, что почти никто из них не имеет никакого отношения к видеокассетам. Разве можно искать иголку в стоге сена?
— Хочешь сигарету? — Он заметил усталость Марины, и протянул ей пачку. Она отрицательно покачала головой и невольно метнула быстрый взгляд на краешек стола, где стоял электрочайник и лежал сверток с бутербродами, которые сам Вер-бин не успел съесть в течение дня.
В кабинете было уютно от полумрака, разгоняемого лишь отчасти горящей на столе старомодной лампой под абажуром, и Марина вдруг расслабилась — ощутила страшный голод. Весь день она не вспоминала о еде, вернее, заставила себя не вспоминать. Во-первых, времени не было, а во-вторых, кончились деньги — последние ушли накануне на угощение для Вадима.
Сейчас в желудке вдруг отчаянно засосало, а при виде бутербродов даже слегка закружилась голова.
— Я хочу есть, — призналась вдруг она. — Если честно, то ужасно хочу.
Сказала и сама засмеялась собственной непонятно откуда взявшейся смелости.
Где это видано: нахально выпрашивать у начальника его еду?
Вербин засмеялся тоже и тотчас придвинул пакет в сторону оголодавшей сотрудницы.
— Да нет же, я пошутила, — тут же опомнилась Марина. — У меня просто вырвалось. Глупости, я сейчас пойду домой и поужинаю. Не обращай внимания, просто я забегалась с непривычки.
— Тут бутерброд с колбасой, — невозмутимо отреагировал майор, разворачивая сверток. — И еще плавленый сырок. Такой, как делали в советские времена, я их с детства люблю. Ешь, я все равно не буду: днем не успел, а сейчас уже поздно — надо спортивную талию сохранять, а то нехорошо.
Марина плюнула на приличия и запихала половину бутерброда себе в рот.
Разворачивая сырок, скребя ногтями по прилипшей фольге, она услышала, как зашипел включенный чайник.
— Дело в том, что со всеми этими детьми, которых ты выявишь, — заметил Вербин, — нужно будет потом разговаривать отдельно. Ты сможешь?
— Что смогу? Разговаривать? — пережевывая хлеб с вареной колбасой, уточнила Марина. — Разговаривать, конечно, смогу. Это каждый может.
Она умолкла, и Вербин понял ее.
— Я уже подумала об этом сегодня, — прожевав, пояснила Марина. — Беседовать с детьми должна не я, у меня не получится. Здесь нужен специалист.
— Какой специалист? — нахмурился майор, разливая жиденький чай. — Что ты имеешь в виду? Разве ты не специалист? А кто был учительницей и кто работал в ИДИ? Если не ты, то кто же тогда?
— Психолог, — объяснила Марина. — Здесь нужен тот, кто профессионально умеет делать две вещи, необходимые в данном случае. А именно: сразу распознавать лживые ответы и правильно ставить вопросы. Именно правильно задавать вопросы, то есть раскручивать собеседника так, чтобы тот сам захотел выговориться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97