А при социализме преступность отмирает, только очень медленно, потому что это — очень стойкий пережиток проклятого капиталистического прошлого.
А то, чему учил молодого Вербина его старший товарищ, — это презрительно называлось «достоевщиной», а также еще более строго — «социально-чуждыми настроениями», и за них полагался строгий выговор с занесением в учетную карточку. И можешь сразу ставить крест на карьере…
— Ты кто? — говорил старший товарищ Вербину. — Обычный средний человек. И я тоже — обычный средний человек. Так вот: если два средних человека тщательно и аккуратно ищут одного тупого и глупого, то они его найдут наверняка. Поэтому если тебе поручено найти и обезвредить преступника, то знай с самого начала твердо: скорее всего, он — урод и быдло. И никуда ему от тебя не уйти. Ты его найдешь обязательно, никуда не денется. Конечно, если сидеть и плевать в потолок, то не найдешь. Но если будешь хоть немного стараться — он твой, и сидеть ему в тюрьме — не пересидеть.
— А если он не урод и не быдло? — как-то поинтересовался в ответ Владимир.
— Тогда как быть?
— Тогда не найдешь, — вздохнул старший товарищ, покачав сокрушенно седой головой. — Нет, тогда не надейся. Если только случай поможет, но это вряд ли — тут особенное везение нужно. Но ты не расстраивайся — умных среди них так мало, что можешь никогда и не столкнуться.
Вот с тех пор Вербин и приучился мыслить как опытный милиционер. Узнав об очередном преступлении и принявшись за работу, он закуривал сигарету и, пуская клубы дыма, спокойно говорил себе: «Начинаем искать. Возможны два варианта: либо найдем — это первый вариант, либо не найдем — это второй. А третьего не дано, и на этом будем стоять».
Примерно так же рассуждали и другие его сотрудники, Вербин знал это.
Сделать с этим ничего нельзя — сказывается многолетняя милицейская привычка. Но Марина Карсавина мыслила не так, не так чувствовала — потому Вербин понял и пригласил ее в свой отдел.
Он помнил ее глаза после того, как он заставил ее досмотреть видеокассету до конца. В них стояла холодная ненависть — именно то чувство, которое Вербин и пытался вызвать.
У любого сотрудника милиции должна быть холодная ненависть к преступникам, служащая гарантией успешной работы. Поначалу это чувство бывает почти у всех, а потом постепенно притупляется и совсем исчезает. Остается равнодушие и профессионализм. Что ж, и с этим можно жить и работать.
В Марине не было равнодушия: она так смотрела на экран при недавней демонстрации порнофильма с участием детей, что становилось ясно — она найдет преступников. Она слишком их ненавидит, чтобы упустить.
«Интересно, в ней это от молодости и неопытности? — спросил себя Вербин. — Или это — органически присущее ей качество? Она останется такой же через пять лет?»
Здравый смысл подсказывал, что нет. Подсказывал, что через пять лет с Мариной станет то же самое, что и со всеми остальными сотрудниками: она привыкнет к преступлениям, к преступникам и станет относиться к службе как к обычной рутинной процедуре.
«И все-таки она не станет другой, — сказал себе Вербин. — Обычный человек — да, станет, как все. А она — нет. Она необычная. — И почему-то добавил тут же:
— Она слишком красивая…»
На этот раз он спохватился и обругал себя уже серьезно. Ведь собирался думать о службе, а скатился опять на мысли о Марине. Нет, конечно, не о Марине, а о старшем лейтенанте Карсавиной Марине Сергеевне. Ну да, так правильно… О Карсавиной, старшем лейтенанте… Которая очень красивая…
Тьфу ты, вот ведь что делается! Хоть надавай себе по щекам! Совсем обалдел на старости лет, дурак! ? Уже подходя к подъезду и видя освещенные окна своей квартиры, майор Вербин наконец сумел взять себя в руки и, не давая мыслям никакой лазейки, принялся неотступно думать о футбольном матче, который будут через десять минут показывать по первому каналу.
Семейной жизни Владимира Вербина завидовали многие: не только коллеги, но даже старинные приятели, близко знавшие его. Все говорило им о том, что Володя отлично устроился, чего же еще желать — каждому бы так.
Детей у них с Риммой не было, что после четырнадцати лет брака давало веские основания предполагать, что уж теперь и не будет. В первые годы сУпружества они вовсе об этом не говорили, потому что было рано заводить детей, а когда на пятом году Вербин все же заинтересовался этим вопросом, выяснилось, что у Риммы какая-то аномалия внутренних женских органов, которая и препятствует возникновению беременности.
Впрочем, сам Вербин и был инициатором подобных исследований — Римма не проявляла к данному вопросу никакого интереса.
— Врач сказал, что у меня не может быть детей, — сказала Римма, вернувшись из женской консультации. — Нужно делать операцию, да и то без гарантии успеха.
Сообщила она об этом равнодушно и больше к данной теме не возвращалась.
Владимир на этом не успокоился, он пытался проявлять активность и дальше. К двадцати пяти годам ему уже начинало казаться странным, что у него нет ребенка.
У всех вокруг есть, а у него — нет, это непорядок.
— Ты бы сходила еще куда-нибудь, — предлагал он жене, — не одна же консультация в городе. Наверняка есть какие-нибудь медицинские центры, специалисты. Можно провести исследования и вообще…
Ему даже пришлось самому найти один такой центр и заблаговременно самому взять там для Риммы номерок на прием. Она послушно сходила, спорить не стала, однако, вернувшись оттуда, снова с некоторым облегчением заявила, что гарантии нет и что на операцию придется ехать в Москву, а времени тоже нет…
Владимир долгое время не понимал Римму, ее равнодушия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97