когда кажется, что разорвал бы кое-кого собственными руками.
Ему хотелось отомстить. Вербин видел синяки на груди у девушки, кровоподтеки и ссадины на ягодицах — следы грубых бандитских рук, цинично мучивших это прекрасное тело, превративших его в жалкую игрушку для своих низких пьяных утех. И ему было обидно. Нестерпимо обидно за поруганную красоту.
И обидно за собственное бессилие. Сколько еще таких же девушек сейчас терзают по всему миру! Сколько их сейчас плачет от боли и унижения в разных квартирах и саунах? И он, Вербин, и все милиционеры и полицейские по всему свету не в силах остановить это.
Слабые люди от таких мыслей приходят в отчаяние и не хотят жить, а сильные… Сильные испытывают вдруг ясное ощущение того, что они все же могут что-то сделать. Остановить, защитить, прекратить! Если нужно — убить ради этого. Холодная ярость.
Наверное, именно тот эпизод, так поразивший Вербина, и стал основным в его жизни. Именно благодаря ему он и согласился спустя несколько лет возглавить отдел «полиции нравов»…
— Одевайся, Марина, — сказал он. — Сейчас все равно в УВД поедем. Незачем голой тут сидеть.
А когда оказалось, что одежда девушки находится в джипе, стоящем во дворе, сам спустился и все ей принес.
Заодно узнал и про то, что арест всех бандитов прошел успешно. Даже Быка взяли живым, хотя тот и пытался отстреливаться. Но не вышло: слишком много «травки» выкурил, рука подвела на этот раз.
— А ты молодец, — хлопнул Вербина по плечу уже слегка пришедший в себя полковник. — Слышал я, как вы с Сергеевым двоих бандитов положили. Молодцы.
Теперь давай девку ту разрабатывай как следует. Связи там и все такое. Сам понимаешь, она много может знать. Давай двигай.
— Ты вообще кто? — поинтересовался Владимир уже в машине, когда вдвоем ехали в город, в УВД. — Чем занимаешься? Приезжая, наверное?
Теперь он уже избегал смотреть на девушку, съежившуюся на заднем сиденье.
С одной стороны, она была такой красивой, что Вербин невольно краснел и потому отводил глаза. А с другой стороны, ему было, неловко, что он застал ее в минуту наибольшего ее унижения и подавленности. К этому примешивалось еще не вполне им самим осознанное чувство собственной вины перед ней. Ведь он — сотрудник милиции, и частично и его вина есть в том, что подобное вообще происходит на белом свете.
Он узнал, что она студентка пятого курса. Когда услышал, что оканчивает в этом году педагогический институт, ему стало совсем нехорошо. Мысли спутались.
До того момента Владимиру как-то не приходило в голову, в какое время он живет…
У нее неработающий муж и больной ребенок, которому необходимы дорогие лекарства. А где же взять деньги, если не таким вот путем?
— С тобой в первый раз случилось такое? — спросил он, и девушка кивнула.
Поглядев искоса на ее отрешенное заплаканное лицо, на ее мертвые глаза, Вербин поверил ей. И снова ему захотелось сделать что-нибудь, чтобы такие вот мертвые глаза стали у тех, кто организует бизнес, скромно именуемый «оказанием платных сексуальных услуг». — И давно этим занимаешься? — поинтересовался он.
— Полгода, — прошептала девушка. Она сидела нахохлившись, кутаясь в свое продувное пальтишко, а губы ее все еще продолжали дрожать.
Сейчас он привезет ее в УВД, оформит протокол задержания. Потом этот протокол пошлют в канцелярию педагогического института «для принятия мер».
И что будет? Ее отчислят, наверное. А если даже и нет, многое в жизни этой девушки будет кончено навсегда. Такие письма из органов внутренних дел никто не станет держать в секрете. В любом случае — позор, огласка. Пятно на всю жизнь, не отмоешься. Муж, конечно, бросит сразу же. Хотя он сам урод порядочный: нормальный муж не доведет жену до необходимости заниматься проституцией.
Кому от всего этого станет хорошо?
Сломать человеку судьбу — легче легкого. В особенности если человек и впрямь наделал глупостей, а ты — сотрудник милиции.
— Всех не пережалеешь, — как-то в назидание сказал ему один коллега.
Ну что ж, это справедливо. Всех не пожалеешь, всем не поможешь: он ведь не Бог, а старший лейтенант милиции. Но одного конкретного человека он пожалеть может. И одному он может помочь. Точнее, одной…
Закон? Инструкции? Какого черта, в конце концов! Закон не требует, чтобы наделенные властью сильные мужчины ломали жизни направо и налево молодым девчонкам!
Вербин вел машину быстро, и слабые огоньки дальних городских окраин бежали ему навстречу. Девушка сзади молчала. Он включил автомагнитолу.
Самурай скушал рис, выпил чай, Загорелся кровавый восход.
Самурай крикнет громко: «Банзай!» — И уйдет в бесконечный поход…
Он вдруг представил себя самураем. Тем самым, который с громким криком идет в дальний поход сквозь ночную мглу. Сквозь жизнь, с обнаженным оружием, против сил зла, неведомых и многочисленных…
— Вылезай, — негромко сказал Владимир, притормозив машину возле безлюдной автобусной остановки у самой черты города.
— Зачем? — чуть слышно прошелестела губами его испуганная спутница.
Вербин снова не посмотрел на нее, он отвернулся.
— Я смотрю в другую сторону, — пояснил он медленно. — А ты открываешь дверцу и бежишь. У меня нога болит, я ее подвернул, так что не смогу тебя догнать. Ты слишком быстро бегаешь.
Она не поблагодарила его, да, впрочем, Вербин ни на что подобное и не рассчитывал. Слишком устала, слишком потрясена, слишком подавлена, чтобы соображать. Разве в этом дело?
А он, в свою очередь, не стал смотреть ей вслед. Включил зажигание и тронулся, набирая скорость.
«Уж слишком она красивая», — вдруг ни с того ни с сего сказал он себе и засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97