Куда побежит? Подельников серьезных у него наверняка нет, ксиву фальшивую ему кто делать будет? Никто.
В такие минуты Иннокентий тосковал по своей прежней работе. И сейчас было заметно, с» каким удовольствием он включился бы в поимку убийцы… Марина тем временем смотрела на Вербина, лицо которого долгое время было строгим, серьезным, а сейчас внезапно чуть ли не осветилось внезапной догадкой. Он о чем-то напряженно размышлял, стараясь что-то припомнить, и это было мучительно — даже брови съехались вместе, образовав прямую линию.
А потом все сцепилось, все в голове у майора легко и плавно легло по своим местам. Он нашел последнее звено, которое требовалось для того, чтобы рассыпанные, будто картонные пазлы, люди и события сложились в единую аккуратную картину.
— Вот что, — сказал он Иннокентию и Лукомо-рову. — Вы сейчас поезжайте в отдел, а мы с Мариной еще одно место посетим. Чтобы уж была полная ясность.
Машину мы возьмем, нам далековато. Поедем? — Он обернулся к ней.
По дороге Вербин молчал, желваки на его лице играли, перекатываясь. Ручку коробки передач он дергал так, словно собирался вырвать ее вместе со всей арматурой. За окнами бежали городские дома, складывавшиеся в улицы, присыпанные быстро тающим первым снежком. Начиналась метель, состоявшая из мокрого снега, который кружил перед ветровым стеклом и стекал вниз по нему извилистыми струйками.
Вообще-то Вербину всегда нравилось такое свое состояние — щемящее сердце ощущение холодной ярости. Он считал это нормальным рабочим состоянием оперативника. А сейчас оно присутствовало в полной мере: он знал, что преступники определены. Поймать их, задержать — теперь уже дело десятое, никуда не денутся, как верно заметил только что Иннокентий. Они накрыли это гнездо — осталось лишь навести окончательный «марафет», чтобы у следствия уж не было никаких неясностей.
— Выходи, — сказал он Марине, круто свернув с шоссе к одиноко стоящему на берегу реки дому. — Сейчас мы нанесем визит одной очень милой старушке. Не скажу, чтобы она была рада нас видеть сейчас, но разговор у нас с ней получится.
— К старушке? — переспросила Марина, ничего не поняв. — Старушка, что ли, снимала эти фильмы с детьми?
— Наверное, нет, — ответил майор, запирая машину и проверяя на всякий случай кобуру под мышкой. — Но она, видишь ли, бывший медик. Она сама мне так сказала, и я склонен верить. Но это не так интересно. Интерес представляет тот факт, что старушка сумела вырастить сына. И он тоже стал медиком. Почему-то мне кажется, что этот замечательный сын-медик работает врачом в интернате для глухонемых детей.
Ветер, налетавший порывами с реки и несший с собой крупные снежинки, залеплявшие лицо, мешал говорить и слушать, так что Марина не слышала многих слов майора, а лишь догадывалась о них.
Они поднялись по лестнице на второй этаж, и Вербин позвонил в дверь. Долго ничего не было слышно, потом послышались шаги.
— Кто там?
— Откройте, Маргарита Васильевна, — сказал через дверь майор. — Вы меня помните, я был у вас несколько дней назад. Помните? Ну, журналист с радио.
После некоторой паузы старушка глухо ответила:
— Я не могу вам сейчас открыть. Больна, плохо себя чувствую. Потом приходите.
Отказ впустить в квартиру о чем-то говорил: Вербин ощутил знакомое по прежним временам чувство азарта. Еще раз пощупал кобуру под курткой: так, для пущей уверенности.
— Маргарита Васильевна, — бодро и громко проговорил он. — Нужно открыть сейчас. Это милиция, открывайте. Сами понимаете — упираться бессмысленно. Я не один, и мы просто сломаем дверь — она у вас хлипкая.
Дверь открылась, на пороге стояла Маргарита Васильевна, но сейчас Вербин едва узнал ее. Седые волосы, так аккуратно уложенные в их первую встречу, сейчас были распущены и висели по плечам. Морщины, ранее придававшие лицу некоторое благородство, теперь казались глубже и вместе с мятущимися нечистыми глазами производили совершенно обратное впечатление: лицо казалось порочным.
— Милиция? — дрожащими белыми губами переспросила старуха, и в голосе ее явственно услы-шалась враждебность. — А что вам надо?
— Позвольте войти, — решительно шагнул вперед Вербин, оттесняя хозяйку глубже в полутемную прихожую. — Мы с вами в прошлый раз не договорили о религии. Захотелось снова на ваш иконостас поглядеть — уж больно красиво. Вы ведь не возражаете? Заходи, Марина. Смотри, какая красота — вон там, в комнате.
Майор прошел в комнату, остановившись перед иконами и горящей лампадой.
— Вот здесь наша почтеннейшая Маргарита Васильевна молится, — громко объявил он. — Тут она рассуждает о том, как нужно любить свою родину и ее традиции. Впрочем, черт с ними, с традициями…
— Как вы смеете? — заговорила дрожащим голосом старуха. Ее глаза гневно сверкнули. — Что вы такое говорите? Кто вы вообще такие?
Сейчас она предстала разъяренной фурией, но Вербин только криво усмехнулся и продолжил:
— Скажите, а что в вашей религии говорится о наказаниях за преступления?
Что в Библии Бог говорит о наказаниях за грехи? За тяжкие грехи? А, не помните?
Впрочем, вы ведь сказали, что в Бога вы не верите, и Библии у вас, насколько я вижу, нет. Только книжечка «Берегитесь сектантов». — В сердцах он схватил брошюрку и швырнул ее на пол. — Вот ваша религия, — добавил он, не в силах совладать с подступающей к горлу ненавистью. — Вот это, а еще ваша религия — деньги, которые может заработать ваш сыночек-медик, растлевая беззащитных детей, доверенных ему.
— Есть, — вдруг севшим голосом просипела стаpyxa. Непонятно было, о чем она думает в настоящую минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97