И словно в подтверждение последнего, в зал вошел телохранитель Панича Монгол.
Влад настолько привык видеть его рядом с шефом, что ему показалось, будто в зале находится и Панич, и он стал внимательно, столик за столиком, изучать зал. Но Панича не было и не могло быть — старик предпочитал построенное на его деньги «Тридорожье». Монгол прошелся по залу, увидел Влада, но тут же отвернулся, словно не узнал. Поговорив о чем-то с метрдотелем, он вышел.
— …и еще помню, как я пришла первого сентября в восьмой класс и все искала тебя. Я ведь тебя почти не знала. Но ты больше в школу не ходил. Потом мне рассказала Сима… ты помнишь Симу?.. красивая такая евреечка с косой… рассказала, что умерла твоя мама и что ты учишься в интернате или ПТУ… нет, в ПТУ, кажется, брали после восьмого?.. Влад!.. Эй, ты слушаешь меня?
Влад проводил взглядом Монгола и вернулся к ней, ухватив последнюю фразу:
— Да, да, конечно! Давай выпьем?
— Я уже совсем пьяная.
— А ты ешь, не стесняйся, — он положил ей в тарелку рыбы, полил белым соусом, придвинул судок с грибами. — Вот, очень хорошее вино… как его… «Черные глаза». Вот жулики! Я же заказывал «Карие глаза», — специально для тебя.
Лена смеялась, подкладывала еду ему, пробовала вино и стреляла глазами по сторонам, потому что все ей было интересно; в ресторане она была всего два раза в жизни — один раз с отцом и матерью незадолго до ее кончины, когда родители решили отметить двадцатилетие своего супружества, другой — с мужем Сергеем, в день защиты его кандидатской. Она смотрела на все глазами матери-одиночки, работающей на ставку с четвертью для того, чтобы скрыть за работой свою несвободу.
— У меня был друг, — неожиданно заговорил Влад. — Один друг, другого не было и уже не будет. Мы с ним в детдоме были вместе, куда я попал после нашей школы и… Потом на улице зарабатывали где придется и подворовывали иногда. Расстались на два года армии, потом встретились снова. Вместе работали, тренировались. А недавно он… умер. Больше у меня никого нет, понимаешь? Сестра была Лидка… уехала в Москву. Приезжала тут как-то, требовала деньги за материн дом. Была и нет. Он, Саня, роднее был, понимаешь?..
— Понимаю, — проговорила Лена растерянно, не ожидая такого откровения.
— Да нет, это я так, — посмотрел он ей в глаза, и она вдруг увидела, как теплые угольки в них потухли, сменились безжизненным, злым холодом. — У него осталась жена… вдова… с маленькой дочкой Женькой, она моя крестница, я в Троицком соборе ее крестил. Давай мы с ними за ягодами поедем? Ну его, этого Вершкова.
— Конечно, ну его! При чем тут вообще Вершков? У них с отцом свои дела…
— А у меня с ним — свои. Я ему внимательно расскажу еще, где его место!
Лена улыбнулась:
— Как это «внимательно расскажу»? Так не говорят… но мне нравится. Раз можно внимательно слушать, значит, можно и внимательно рассказывать.
Влад не слышал.
— Помянем моего друга Саню Земцова. Извини. Я теперь за каждым застольем его поминать буду. На всех праздниках и на собственной свадьбе. Мне без него паршиво на свете.
Он выпил залпом, она выпила тоже, даже не почувствовав вкуса вина: фамилия Земцов, которую часто упоминали газеты, заставила ее по-другому посмотреть и на Влада, и на его жизнь, и на их встречу.
— Влад, — сказала она, — я, правда, понимаю. У тебя не могло быть плохого друга. Ты… ты надежный, с тобой спокойно. Я тебя не знаю совсем и будто знаю всю жизнь. Во всяком случае, я тебе верю.
Если ему случалось когда-нибудь анализировать свои поступки, свою жизнь (сейчас он ничего подобного за собой не припоминал), то никогда прежде он не чувствовал себя таким дерьмом.
— Не надо, — махнул он рукой.
— Пойдем потанцуем? — предложила она.
— Пойдем! — то, чего он боялся, теперь превратилось в спасительную соломинку. — Правда, я не умею…
— А я тоже, — засмеялась Лена. — Я никогда на танцах не была.
Играли что-то медленное. От Лены пахло хорошими духами. Лица посетителей растворялись в табачном тумане. Мягкий свет напоминал Владу таежную ночь — со звездами и луной. Вспомнился заяц, удушенный петлей «пружки», и стало сейчас этого зайца нестерпимо жаль, как бывает жаль всякое живое существо. Он висел в петле на ветке березки, пропавший ни за что ни про что. Влад подумал, что его судьба похожа на Санину: претерпеть муки и умереть за человека, который назавтра наложил на себя руки… И еще Владу стало жаль себя, своих двадцати семи, тоже прожитых ни за что ни про что. «Если у тебя нет мечты, значит, тебя непременно сожрет Минотавр», — сказала Лена. Танец кончился.
— Я сейчас вернусь, — подмигнула она ему. Нащупав в кармане сигареты и зажигалку, Влад вышел вслед за ней. Появление Монгола беспокоило его: телохранитель Панича едва ли оказался здесь случайно. За время танца его приметная фигура мелькала в зале еще дважды.
В холле Монгола не оказалось. Влад закурил и быстро спустился в бар. После ремонта он здесь еще не был. На стенах висели какие-то глиняные тарелки с нарисованными оленьими головами; тлели мудреные светильники, утопленные в навесной потолок настолько, что от них почти не было света. Посетителям мест не хватало, жаждущие выпить толпились за стойкой, но Монгола не было и среди них.
Зато в дальнем углу в полутьме Влад разглядел несколько лиц, одно их которых показалось ему знакомым. Трое мужиков синхронно повернулись к нему, с ними была парочка разбитных девиц с сигаретами, но внимание Влада привлекли вовсе не они: у окна, не поднимая головы, сидел Бригадир.
Влад подошел. Игнорируя протянутые для приветствия руки, ткнул пьяного подельника в плечо:
— Что ты зажмурился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74