— состроил брезгливую мину Калитин. — Получив деньги от главаря банды, которого разыскивают все спецслужбы России и которого приказано живым не брать, он — вне закона. А факт передачи денег мы зафиксируем скрытой камерой.
— Думаете, он это не предусмотрел? — спросил Перельман. — Не понимает, чем рискует?
— А как по-вашему, Андрей Иосифович, игра стоит свеч? — снисходительно улыбнулся Крапивин и тут же стер с лица улыбку: — Значит, так, господа! Сейчас младенцу ясно: дни этого режима сочтены. Поэтому мне глубоко плевать, есть у нашего с вами опера компромат или нет. Того, что ему известно, вполне достаточно для проверки прокуратуры. Кто его знает, чем эта проверка может для нас обернуться. В преддверии грядущих событий, я думаю, никому из нас не хочется потерять того, что создавалось годами, и таким образом оказаться за бортом при новой власти. Поэтому делайте, что считаете нужным, но риск должен быть сведен к минимуму. Это понятно?
Судя по гробовому молчанию, непонятливых не нашлось.
— Кныхарев свое дело сделал, — продолжал владелец фирмы. — Его, как мне доложил полковник Калитин, усиленно разыскивают ФСБ и Генпрокуратура, нам он больше не нужен. Позаботьтесь об этом раненом… Рачковском, кажется… Если он начнет говорить, то вам, полковник, несдобровать в первую очередь. Что касается милиционера… Если этот парень действительно играет свою игру, то он мне положительно нравится.
— Вы что, собираетесь подарить ему мой миллион?! — возмутился Перельман.
Крапивин измерил его презрительным взглядом и медленно отчеканил:
— Свой миллион, господин депутат, вы просрали! Теперь речь идет о четырехстах наших.
* * *
Утром стало пригревать солнце, под ногами захлюпала снежная жижа. Толкая перед собой старенькую складную коляску, Таисия Кобылкина направлялась в молочную кухню. Дочь Оля спала с неизменной соской во рту. Одетая в чью-то старенькую шубку не по росту, три вязаные шапочки одна на другую, и столько же пар шерстяных рейтузов, девочка напоминала большой кочан капусты.
Обогнав Кобылкину метров на пять, у тротуара затормозили темно-вишневые «Жигули». Таисия не успела опомниться, как из салона выскочил Рыбаков и, поравнявшись с нею, подхватил ребенка на руки.
— Быстро в машину! — приказал он. — Складывай коляску!
— Да ты что?! — запротестовала было Кобылкина и стала растерянно озираться. — Куда ребенка?.. А ну, стой!..
Рыбаков остановился на секунду и тихо — так, чтобы не услышали прохожие — сказал:
— Только что в тюремной больнице убили Стаса. Жить хочешь?.. А она вот, — он приподнял девочку на руках, — хочет! Садись в машину, кому говорю!
— Ой, Господи! — запричитала Кобылкина, складывая коляску. — Что же это делается!.. Ой, горе, куда же мне…
Рыбаков положил ребенка на заднее сиденье, помог женщине затолкать коляску в багажник.
— Я хоть молока возьму! Скажи, чтоб меня без очереди пропустили! — закричала Кобылкина и побежала, но опер схватил ее за рукав, втащил в машину.
— В другой раз и в другом месте, — отрезал он и захлопнул дверцу.
Все произошло так быстро, что любопытные мамаши, столпившиеся у двери молочной кухни, не успели ничего сообразить.
— Варежку потеряли! — крикнула вдогонку одна из них, но «Жигули» были уже далеко.
— Куда вы меня везете? — забеспокоилась не на шутку перепуганная пассажирка, но Рыбаков оставил ее вопрос без ответа.
— Кто тебе велел мне позвонить? — в свою очередь спросил он. — Только не темни, Кобылкина! А то я тебя сейчас назад отвезу и высажу. Думаю, там тебя уже поджидают. Так кто?!
— Этот… как его… ну, Стас его возил одно время, когда в банке работал…
— Букельский?
— Он. И с ним еще один был в военной форме. Навроде полковник. Фамилию он не называл.
— Что они сказали?
— Чтобы я вам позвонила.
— А почему они обратились к тебе?
— Не знаю. Я от Стаса вышла из больницы, Букельский этот… он меня знал… подошел и пригласил в машину. А там полковник сидел. Трубку дали и велели позвонить.
— И все?
— Сто долларов дал. Сказал, помощь на ребенка. Рыбаков достал из-под сиденья кейс и вынул из него фотографию Калитина.
— Этот приезжал с Букельским?
— Этот.
Несколько кварталов проехали молча.
— Что теперь будет? — не выдержала Кобылкина.
— Где твой отец в Кимрах живет? — снова ответил старлей вопросом на вопрос.
— На улице Розы Люксембург.
— Сейчас я тебя отвезу на Савеловский. Первой же электричкой уедешь к нему. Ясно?
Перехватив взгляд Рыбакова в зеркальце, Кобылкина взяла дочку на руки, кивнула.
— Позвонишь мне завтра утром. Если до двенадцати дня я не сниму трубку, найдешь в областной прокуратуре старшего следователя Акинфиева. Запомнила?
— Акинфиев, — старательно повторила женщина.
— Скажешь: «Центральный аэровокзал. Рейс 3031. Билет К967».
— Ой, нет… Я не запомню, — сквозь слезы пробормотала Таисия.
— Это очень просто. Тебе тридцать лет. Вместе с дочерью вам тридцать один. «К» — Кобылкина. 967 — год твоего рождения. Повтори!
— Центральный аэровокзал. Рейс 3031. Билет К967.
— Акинфиеву расскажешь о Букельском и полковнике. Но только ему и никому больше.
Кобылкина прижала ребенка к груди и завыла в голос. Она порывалась что-то сказать, о чем-то спросить, но только плакала, плакала по несчастной своей жизни, давилась слезами, приговаривая:
— Господи! Да за что же мне… за что такое-то?!
Рыбаков дождался, когда женщина замолчит, уткнувшись в детскую шубку мокрым от слез лицом, и в наступившей тишине отчетливо произнес:
— Как — за что?.. За сто долларов.
Посадив Кобылкину в электричку, он поехал на Ленинградский проспект, поставил в заранее занятую ячейку 3031 камеры хранения Центрального аэровокзала кейс, набрал шифр К967 и опустил жетон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80