Если бы ты не чувствовал себя предателем, то выбросил бы этого макаронника за дверь. Так нет! Сразу смекнул, что не сможешь тягаться с ним. Что, воспротивившись моему уходу, будешь обязан создать мне те самые условия, на которые я рассчитывала в Италии! Поэтому и согласился на развод, предатель!»
С тех пор он и не мог понять — кто же кого предал. Из туалета Рябушкин вернулся не один. Рядом с ним пружинистой спортивной походкой шел молодой низколобый парень лет тридцати. С широченными плечами, обтянутыми черным вязаным свитером с глубоким вырезом. В черных волосах на груди блестел крупный золотой крест.
— Посмотри на этого придурка, — кричал Рябушкин, подталкивая спутника к Евгению. — Он нам хочет объяснить, что такое предательство! Нам?! Профессорам в этом вопросе?! Спроси его, спроси!
Низколобый смотрел неприветливо. От его взгляда хотелось увернуться, как от брошенного в тебя камня.
Опасаясь столкновения, Евгений протянул руку:
— Петелин. Будем знакомы.
— Нахичивань. Ваня. Что за спор?
— Никакого, — заверил Евгений. — Николай про жену рассказывал.
— Он всем рассказывает. Какие проблемы?
— Спроси его, Вань, спроси! — настаивал Рябушкин, которому шампанское, видимо, ударило в голову. — Он же, наверное, понятия не имеет, кто такой Ваня — Нахичивань!
— Обо мне всей России известно, — нехотя согласился Нахичивань. — Пять сберкасс, три банка на моем счету. Понял?
— Так это вас приговорили к высшей мере? — вспомнил Евгений о споре в газетах вокруг этого бандита.
Вопрос явно доставил удовольствие низколобому налетчику. Он довольно хмыкнул:
— А говоришь — не слышал.
— И кого — то расстреляли вместо вас? — не смог сдержать ужаса Евгений.
— Приговор приведен в исполнение. Так что правосудие восторжествовало. Еще вопросы есть?
— Нет.
— Это хорошо, что не любопытный. Давай выпьем. А с лысым не спорь.
Рябушкин, нырнув за стойку, достал стакан для Вани и пожаловался:
— Он считает, что меня предала жена.
— Уже не считаю, — печально признался Евгений. Предложение низколобого его несколько успокоило. Он еще не знал, что конфликты между обитателями подземелья не допускались. Каждый клиент имел свою цену, и десятки камер слежения контролировали ситуацию, чтобы в любой момент охрана могла воспрепятствовать драке или членовредительству. Зато оскорблять друг друга можно было, не стесняясь в выражениях.
— Предательство — единственная правда между людьми, — строго произнес Нахичивань. Налив полстакана виски, разом выпил, поморщившись. — С самого рождения все предают друг друга. На этом основаны бизнес, торговля и любое государство. А как иначе? Человек, если он не полный идиот, делает то, что ему выгодно. Но раз выгодно мне, то невыгодно тебе. Потому что всем выгодно быть не может. Единственное, что сделали умные люди, так это заменили слово «предать» на два других — «подставить» и «кинуть». Вот и живем — кого кидаем, кого подставляем, а кто — то кидает и подставляет нас. И какие проблемы? Лысого жена не предала. Она его «заказала». Любил он ее. А Танька сначала заказывала манто, потом брюлики, потом тачки, потом виллу в Каннах, ну и в конце концов — господина Рябушкина. Чувствуешь разницу?
— Чувствую. Давай выпьем! — у Евгения от тирады Нахичивани улучшилось настроение. Приятно было находиться в компании людей, которых «кинули» так же, как и его. Из объяснений налетчика он понял основное — здесь даже у самых низколобых вырабатывается философский взгляд на жизнь. У попавших сюда очень скоро пропадало желание жаловаться и пенять на судьбу. Каждый из них, находясь на воле, понимал, что рано или поздно все закончится контрольным выстрелом в голову, поэтому временная отсрочка, купленная за деньги с самых секретных счетов, — возможность впервые в жизни окончательно расслабиться.
Так следовало поступать и Евгению. Только в отличие от остальных обитателей «рая для богатых», он в реальной жизни не смог насладиться ни роскошью, ни женщинами, ни богатством. Зато при скромности его прошлых запросов жизнь под землей с виски, устрицами и женщинами, пахнущими «Шанель», действительно можно было воспринять как компенсацию за неудачно выбранную судьбу.
Допив бутылку, Евгений почувствовал, что тоже становится философом. И только мысли о Кире не давали ему покоя.
Глава 29
В клинике Киры творилось нечто невообразимое. Ариадна Васильевна окрепла, пересела с травматологической кровати на механизированное по последнему слову техники инвалидное кресло и принялась наводить свой порядок. Она бесшумно каталась по коридорам, совала нос во все углы, начиная от туалетов и заканчивая операционной, нервировала персонал, делала бестактные замечания с видом новой придирчивой хозяйки больницы.
Чаще других вступал с ней в выяснения отношений Петр Наумович. При виде старухи его благостное светлое лицо приобретало багровый оттенок. Присущий ему юмор испарялся, и он начинал кричать.
— Сколько можно просить, чтобы вы оставались в своей палате! Здесь не банк и не богоугодное заведение! В клинике люди либо лечатся, либо умирают! Здоровым здесь делать нечего!
— Кому где находиться, буду решать я! — в ответ ледяным тоном сообщала Ариадна Васильевна. — Вы тут все существуете на деньги моего сына.
От этой фразы Чиланзаров терял остатки терпения. Срывал с себя халат, бросал его медсестре и гневно заявлял:
— Ноги моей больше не будет в этой клинике! — после чего с шумом врывался в кабинет к Кире.
— Опять? — уныло спрашивала она.
Петр Наумович молча махал рукой, доставал из шкафчика водку, выпивал подряд две маленькие рюмочки и тяжело опускался в кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116