— Понял…
— Обманешь — из-под земли достанем… Попытаешься сбежать — то же самое… И вот ещё что — поскольку домик этот добротный тебе больше не понадобится, так пусть в нем добрые люди поживут… Это, кстати, просто просьба… Если тебе не приятно, можешь отказаться… Платить тебе они не станут, но зато последят за домом, чтобы не было пожара или ещё чего-нибудь непредвиденного… Только ты их видеть не должен. Ты должен рано утром отсюда смотаться и больше не приезжать. Оставишь ключи председателю Михалычу и скажешь, что у тебя поживут добрые люди — муж с женой. Ну? Лады, тугодум?
— Лады, — пробубнил Филипп, вызвав этим приступ гомерического хохота у старухи. — «Лады», говорит, — пробормотала она. — Если спросит фамилию, кто будет жить, скажи — Ивановы… Только сам сюда бурун свой длинный не суй, прищемят…
Филипп понял, что для начала он лишился дома, в который вложил изрядную сумму в валюте… Он лишился возможности жениться на Алисе и таким образом рассчитаться с долгами… И он обречен на пожизненный шантаж… О том, что погибла любящая его и беременная от него женщина, он уже не думал. Он думал только о последствиях…
— Ладно, пока, пустой бамбук… Скоро напомним о себе чтобы ты не скучал и не слишком расслаблялся. А завтра собирай барахло и дуй по тьме, по холодку… Лопух ты, как я погляжу…
… Первым желанием после того, как отключился телефон, было покончить с собой. Любым способом — отравиться, повеситься, броситься на трассе под машину… Но Филипп понял, что он не в состоянии этого сделать… Он понял, что обречен жить…
3.
Напомнили о себе довольно быстро, уже недели через две… А до этого он уже успел кое-что сделать… Ему позвонила Алиса, и он холодно ответил ей, что очень занят и встретиться с ней не может. Она позвонила еще, потом еще, рыдая и задавая вопросы, что произошло и почему он так к ней переменился. Филипп, находился в состоянии полного отчаяния, близкого к безумию, потому что звонки представителей злобного кредитора чередовались со звонками плачущей Алисы.
При её последнем звонке он раскис до такой степени, что чуть было не начал рассказывать ей все, но в ушах прозвучали слова старухи: «Обвиняемый Рыльцев приговаривается к пожизненному тюремному заключению…», и он, до крови закусив нижнюю губу, только истерически крикнул: «Я не могу с тобой больше встречаться! Не могу!!!» И бросил телефонную трубку.
Упал на пол и стал биться головой о стену… Потом стало больно и он прекратил истерику…
С невероятной быстротой подкатывало первое ноября, последний день отсрочки от платежа… Двадцать седьмого ему напомнили, зловещим голосом пообещали через несколько дней мучительную смерть…
Как ни странно, Филипп даже не испугался, в такой прострации он находился. Он словно зомбированный, стал натягивать на себя брюки, свитер, куртку… Вышел на улицу, поймал такси и поехал на Тверскую улицу к отцу. — Виктория, Филипп! — закричал Игнат Рыльцев, стоя на пороге своей четырехкомнатной, довольно запущенной квартиры и простирая свои красивые холеные руки к бледному дрожащему отпрыску. Отец был в длинном махровом халате с кистями, седые кудри были растрепаны, длинные усы торчали в разные стороны. — Я получил деньги, и скоро буду снимать историческую эротическую фильму из эпохи восемнадцатого века! Виктория! Ты помнишь, надеюсь, что мою молодую жену зовут именно так… Но самое интересное заключается вот в чем, — приобнял он сына за плечи, провел в гостиную и усадил на кресло напротив себя. — Самое интересное заключается в том, кто дал мне эти деньги… Это сделал заклятый враг твоего несостоявшегося тестя Кружанова… Понял, кто? — загадочно улыбался маститый режиссер белыми вставными челюстями. — Ну? Догадывайся, догадывайся, шевели мозгами… Мозги-то ещё не продал оптом или в розницу, коммерсант хренов? Ну? — Крук? — догадался Филипп. — Молодец! — расхохотался Рыльцев и так хлопнул сына по плечу, что тот чуть не упал с кресла носом вниз. — Именно, господин Крук! Помнишь статью в «Комсомольце» «Кру-Кру» или Дракула против Франкенштейна…» Остроумная, надо сказать, статья.. Так вот… Представляешь, мне недавно позвонил господин Кружанов и высокомерным тоном заявил, что ты повел себя по отношению к его дочери не по-джентельменски… А я ответил толстосуму ещё более высокомерным тоном, что в интимные дела своего двадцатисемилетнего сына вмешиваться не собираюсь. На том и порешили. А недавно я случайно попал на одну тусовку, которую осчастливил своим присутствием другой толстосум господин Крук, иногда посещающий богемные сборища. Мы стояли с ним рядом с бокалами шампанского в руках, и я рассказал ему об этом звонке Кружанова. Крук хохотал от души… А что? Я беден, я не имею средств не то что на съемку фильма, но даже на ремонт квартиры, на еду порой не хватает, но у меня есть имя, мои фильмы смотрели миллионы, в двадцатилетнем возрасте я был на приеме у Сталина и не позволю какому-то нажившемуся на аферах пацану читать мне нотации… Так вот, мы разговорились с Круком, я поведал ему о своих планах, а сегодня утром он позвонил мне и просил приехать к нему в офис… Я буду снимать фильм, Филька! — громогласно провозгласил Рыльцев и предложил откупорить по этому поводу бутылочку шампанского. Пока Филипп открывал шампанское, в двери послышался звук ключа. — Виктория пришла! Она ещё не знает, — зашептал Рыльцев. — Только гляди, будь полюбезнее с ней, — предупредил он сына. — Она не виновата, что у нас с твоей мачехой произошел разлад. Это не из-за Виктошеньки, а из-за несовпадения характеров. Кстати, как она? А как твоя мать, как ее… Лариса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55