Как раз в это время ему стало гораздо лучше, он пролежал месяц в больнице, потом поехал отдыхать в санаторий «Узкое» и вернулся домой посвежевшим. Даже стал принимать у себя аспирантов и коллег. Стал следить за собой, перестал говорить гадости Клаве. А у Нины Владимировны в то время как раз заболел Кирюша, ему было тогда четыре годика. Она сказала, что никак не сможет приехать.— Ты можешь об этом сильно пожалеть! — злобно заявил старик и бросил трубку.Только через несколько дней, когда высокая температура у Кирюши спала, Нина позвонила отцу. Подошла Клава.— Плох он, Нина. Не встает уже второй день.… — Ты кто такая? — спросил старик, когда Нина приехала к нему.— Я Нина, твоя дочь.— Врешь. Нина тут уже была. И я все ей рассказал. Она все знает, и я могу помирать спокойно. Мой тайник в надежных руках.… — Послушай, — спросила Клаву Нина, выйдя из комнаты отца. — А он тебе ничего сегодня не говорил?Нине показалось, что какая-то странная тень пробежала по простому круглому лицу Клавы.— Он который год все это говорит, я уж привыкши, — Клава при этих словах упорно не глядела в глаза Нине.— Я спрашиваю, сегодня он ничего не говорил?— Да ничего не говорил, отцепись ты от меня! — вдруг грубо оборвала её Клава. — Одно и то же твердит — гегемоны, пролетары… Найдите себе благородных, дерьмо вывозить отсюда. Я уж сама старуха, у меня дома сын некормленый, неухоженный. А я тут днюю и ночую уже третий день.… Из кабинета старика тут раздался не то крик, не то хрип. Нина и Клава вбежали в кабинет. Старик валялся на полу возле дивана и скреб ногтями обивку. Они подняли его, уложили на диван.— О, это ты, Нина! — обрадовался старик, теперь он узнал дочь. — Как хорошо, что я тебе все рассказал. Теперь я могу умереть спокойно. А ты выйди отсюда! — скомандовал он Клаве. — Просто вон, и все! Пошла вон, я кому говорю!Клава опять поглядела на Нину очень странным взглядом и, нимало не обидевшись на старика, медленно вышла из комнаты.— Пап, ты мне ничего не рассказал, ты что-то перепутал, — попыталась внушить ему Нина. Ей почему-то вдруг стало вериться в слова отца про его богатство.— Как это так, ничего не рассказал? — Старик обвел комнату блаженным взглядом. — В этой комнате на миллионы долларов побрякушек всяких. И ещё рукописи Пушкина, письма Екатерины Второй… Картинки я покупал в молодости в Голландии, есть тут у меня штук пять… Нищий художник малевал — Ван Гог его фамилия, может, слыхала? — торжествующе улыбался Остерман.— Так где же все это? — с волнением спросила Нина.— Как где? Здесь! Я же тебе все рассказал.— Нина, тебя к телефону! — закричала Клава.— Да погоди ты! До чего же некстати! Кто звонит-то?— Владислав звонит, чтой-то плохо там опять с мальчонкой…Нина бросилась к телефону.— У Кирюши опять поднялась температура, — сообщил Владик.— Я приеду, скоро приеду, скоро, — отвечала Нина в каком-то отчаянии.Она бросилась в кабинет. Отец уже лежал без сознания, только хрипел и стонал. Она вызвала «Скорую». Отца увезли в больницу. Покидая дом, как потом выяснилось, навсегда, отец в дверях на какое-то мгновение очнулся и прошептал из последних сил: — Помни, Нина, что я тебе сказал. Там на все поколения Остерманов хватит… — И повис на руках у санитаров.Нина стала говорить с Клавой о домашних делах и вновь заметила, что та отводит взгляд.«Он ей все рассказал, приняв её за меня», — поняла Нина. Она забрала у оскорбленной и раздосадованной Клавы ключ от квартиры и поехала домой, а затем в больницу к отцу.Владимир Владимирович Остерман прожил ещё в беспамятстве несколько дней и, как по заказу, скончался именно седьмого ноября, ровно через двадцать восемь лет после своей незабвенной Маруси.В тот же день Нина поехала к нему на улицу Горького. Подошла к двери и ахнула… Дверь была взломана… Большой тяжелый диван в кабинете отца был сдвинут, а под ним в полу под паркетинами было довольно большое углубление. До взлома оно было под металлической крышкой, которая валялась рядом.«Вот тебе и Клава», — покачала головой Нина Владимировна и позвонила в милицию.Преступление было раскрыто моментально. Клава и её сын, двадцатипятилетний оболтус Митя были арестованы.Для отвода глаз из квартиры было похищено несколько старых шуб и шапок и пара изъеденных молью костюмов Остермана.— Я, я влез, не отрицаю, — говорил рыжий Митя. — Мать навела — сказала, сокровища там у старика. Тайник, мол, у него под диваном. Я сам взломал дверь, отодвинул диван, нашел тайник — все подтверждаю. Ну а что там, в этом тайнике-то было? Шкатулка, а в ней пачка денег, тех, дореформенных. Пять тысяч рублей — ну, пятьсот, значит, по-новому. И ни хрена больше там не было, гадом буду. Я ещё сдуру прихватил для виду шубы эти, да шапки. Ну, мамаша, удружила, обогатила меня… Сдурел старик и ляпнул ей про тайник этот, а она уши развесила.Митя был так глуп и нелеп, что не поверить ему было трудно. Старуха Клава подтверждала все, что он говорит.— Я, я, дура жадная, сволочь. Ничего окромя хорошего от покойника не видела, царство ему небесное. Польстилась на богатства. В грех он ввел меня, я сроду чужого не брала… Ой, дура я старая…Митя и его мать были осуждены по 144-й статье — кража со взломом. Митя получил пять лет, а мать — два года. Через год её освободили за примерное поведение. Митя отсидел свой срок до конца.Так и закончилась тогда, в 1968 году история с тайником Остермана и его мнимыми сокровищами…А теперь, спустя двадцать пять лет, Нина Владимировна почему-то снова вспомнила про нее…«Почему он говорил о картинах Ван Гога, о рукописях Пушкина, о письмах Екатерины Второй?» — думала она. — «Ну, сокровища ладно, это могли быть старческие иллюзии, но про это-то он не мог придумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77