Этот мир безысходен, в нем не может быть никакого просвета. А тот мир, в котором мы жили раньше, был просто иллюзией, красивым миражом, который при соприкосновении с грубой действительностью рассыпался, словно карточный домик. Нашей Варе только двадцать семь лет, и я просто не могу думать о том, сколько ей пришлось пережить. Если я думаю об этом, то чувствую, что схожу с ума. По-настоящему схожу. Наверное, во всем этом виновата только я, но иногда мне кажется, что если семья проклята богом, то он обязательно нашел бы способ заставить нас страдать каким-либо другим способом. Хотя.,. Страшнее этой неизвестности, в которой мы живем уже почти тридцать лет, нет, наверное, ничего.
- Так вот и надо бороться за то, чтобы этот туман рассеялся, - каким-то неуверенным голосом произнес Владимир.
- Конечно, будем бороться, - грустно улыбнулась Катя. - А для чего мы вообще живем, если не для этого? Мне ничего не нужно - ни деньги, ни положение в обществе, ни эта роскошь, - она неопределенным жестом обвела рукой гостиную. - Больше всего мне бы хотелось вернуться в нашу однокомнатную квартиру на Ленинском, вернуться в тот роковой семьдесят второй год, когда все это произошло. Чтобы Варенька была маленькой, а мы с тобой молодыми, но только при том условии, чтобы у нас за спиной был бы, пусть незримо, но все же был бы этот ужасный жизненный опыт, который мы приобрели за долгие годы. И мы бы умели ценить настоящее и не делали бы таких чудовищных промахов.
- Погоди, Катюша, - дрогнувшим голосом произнес Владимир. - Может быть, все это еще будет. Варе всего только двадцать семь, да и мы с тобой далеко еще не старики. Дай срок, и не падай духом.
- Дай-то бог, - уже не столь грустно улыбнулась Катя, встала и поцеловала Владимира.
Он ехал в офис в приподнятом настроении. Он по-прежнему надеялся на то, что сегодня он получит какие-то обнадеживающие сведения о Варе и ее похитителях.
Предчувствие не обмануло его. Только сведения пришли несколько позже, через две недели.
Звонок раздался очень поздно, уже после двенадцати ночи. Однако для самого Владимира Алексеевича это не было поздним временем. Он только что вернулся домой после тяжелого дня. Ему уже не хотелось ничего - ни есть, ни пить чай, он чувствовал, что от чудовищной усталости даже не в состоянии раздеться. Хотелось прямо в одежде завалиться спать и провалиться в сон, как в какое-то спасение от бесконечных дел, навалившихся на него сегодня. Его присутствие требовалось на трех заседаниях и встречах в разных местах, а на шесть часов вечера они с Холщевниковым были приглашены на прием к вице-премьеру правительства.
Там состоялся жесткий серьезный разговор, который длился около трех часов. Вице-премьер, расположенный к Раевскому, предупредил его, что на ряде принадлежащих Раевскому предприятий обнаружены серьезные финансовые нарушения, уклонения от уплаты налогов, и что в ближайшее время он может быть вызван на допрос в прокуратуру.
Вышли они от вице-премьера в совершенно разном настроении. Холщевников был подавлен и раздражен и фактами, изложенными вице-премьером, и его суровым холодным тоном, Раевский же, совершенно наоборот, воспрял духом. Серьезный разговор с вице-премьером отвлек его от личных проблем, его вовсе не пугал предстоящий вызов из прокуратуры, он не боялся ничего, только одного - получить какие-то грозные известия от похитителей Вари. А тут пришлось окунуться хоть в сложные, но вполне решаемые проблемы, заняться живым делом. Работа давно уже была панацеей от постоянных тревожных мыслей.
- Не грустите, Александр Ильич, - улыбнулся Раевский. - Это все пустое, мелочи все это. Лучше расскажите, как вам живется с молодой женой.
На бледном лице Холщевникова появилась благостная счастливая улыбка.
- Владимир Алексеевич, вы не представляете. Это рай, это настоящий рай. Я еду домой, как на праздник. Жаль только, что так редко приходится бывать дома. Завтра утром, например, улетаю в Китай на переговоры. А Ниночка создала мне такую обстановку дома, это что-то сказочное. Жаль только, что сыновья со мной очень холодны, - вздохнул он. - Я пару месяцев назад был в Швейцарии, встречался с Ромкой, и таким он меня обдал холодом, что стало не по себе. Илюша помягче, мы с ним встречаемся каждую неделю, но все же чувствуется влияние матери. Она буквально возненавидела меня. Мы прожили с ней пятнадцать лет, и сколько в нашей жизни было хорошего, разве я виноват, что полюбил Ниночку?
- А как поживает Алла Эдуардовна? - решил переменить тему Раевский, чувствуя, что Холщевников увлекся рассказом о своих семейных проблемах, которые у каждого, как известно, свои.
- Алла-то? - улыбнулся Холщевников. - Она, кстати, завтра летит со мной в Шанхай. - С ней интересно, она недавно вышла замуж, я все собирался вам сказать, да как-то забывал.
- Снова за молодого? - спросил Раевский, вспоминая Юрия Каширина.
- А вот совсем наоборот. Она вышла замуж за семидесятитрехлетнего старика. Беркович, кинорежиссер, слышали?
- А как же? Известный документалист.
- Так вот они теперь живут вместе. Он инвалид, плохо движется, плохо видит. А Аллочка очень счастлива, она носится с ним как с ребенком. Я просто поражаюсь на нее. После самоубийства Юрия она долго не могла прийти в себя, даже собиралась увольняться с работы. Я, разумеется, ее не отпустил, сами понимаете, я платил бы ей зарплату, даже если бы она вообще ничего не делала до конца жизни. Но она взяла себя в руки. А как-то пошла на просмотр в Дом кинематографистов и познакомилась там со вдовцом Берковичем. И уже месяц, как его жена. Квартиру Кашириных она продала, не захотела там жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96