Присоединил провод от него к маленькой красной магнитоле «Шарп». Открыл заднее окошко — оно будет мешать, пристроил фонарь на сиденье, подложив под него книгу, На жидкокристаллическом дисплее панели магнитолы возникло бледное изображение, Приспособив получше фонарь и изменяя изображение, я точно прицелился и поймал окно квартиры Бульника. Засунул в ухо наушник. И стал слушать.
Фонарь и магнитола представляли из себя лазерный считыватель. По дрожанию стекла он мог с достаточно приличного расстояния считывать звуки, раздающиеся в помещении, — хоть речь, хоть музыку.
В наушнике была тишина. Я подкрутил на магнитоле веньеры, настроил систему, и появились звуки. Сначала послышался грохот музыки. Потом музыка пропала. И донесся трескучий гнусавый голос:
— Кошка моя, я твой котик.
Это пел сам Бульник. С музыкальным слухом у него были проблемы, наверное, с детства, но хит Федора Укорова он исполнял с чувством.
— Мышка моя, я твой мышонок, — надрывался он, и, кажется, был счастлив.
Через некоторое время я убедился, что в квартире он один. Кто из гостей выдержал бы его вокальные упражнения?
Я спрятал аппарат в чемоданчик.
Нечего думать, мудрить. Надо просто подняться на пятый этаж шестнадцатиэтажной башни, постучать в дверь и произнести волшебное слово. И дверь откроется. Надо знать это волшебное слово. А я его знал.
Так я и сделал.
— Мне десятый, — сказала барышня, с которой я зашел в грузовой лифт.
— Мне ниже, — я нажал на кнопку пятого этажа. Барышня держала за ремешок громадного ротвейлера, поглядывающего на меня, как на ростбиф, и облизывающегося с горестным сознанием, что этот кусок не для него. Барышня меня не боялась. Трудно найти насильника, готового рискнуть отодвинуть в сторону такую псину. Все больше барышень обзаводятся приятелями с жесткой шерстью и огромными клыками. Поголовье ротвейлеров и бультерьеров растет пропорционально росту поголовья маньяков и лифтовых разбойников.
— Хорошая собачка, — улыбнулся я ротвейлеру, услышал в ответ злобное утробное рычание и вышел из лифта.
— Он еще щеночек, — вслед мне сказала барышня. — Маленький.
— Крошка, — кивнул я.
Вот и нужная дверь. Железная. Хорошая. А тот кружочек — объектив видеокамеры. За четыре сотни баксов вам поставят ее где угодно. Видеокамера ловит в объектив всех, кто есть на лестничной площадке.
А мне стесняться нечего. На налетчика я не похож. На киллера — тоже. Ничего с собой у меня нет, где можно спрятать пистолет с глушителем.
— Чаво? — донеслось трескуче из динамика у двери.
— Мне Бульника, — произнес я в динамик,
— Чаво? — голос стал угрожающим.
— Что на пороге держишь? — возмутился я. — Только что от «хозяина». Мало меня волки в тамбурах держали, так еще и свои!
Мне все не открывали.
— Открывай, — крикнул я громко. — Тебе малява от Арзамаса!
Замок щелкнул. Дверь приоткрылась.
— Так бы сразу и сказал, — Бульник отстранился и быстро пропустил меня в прихожую, оглядев предварительно. Боится. Он оглядел лестничную клетку и захлопнул дверь. — Чего орешь на весь подъезд? Соседей распугаешь.
— Не распугаю.
— Чаво за малява? — он стоял в прихожей, которая была ему явно узковата в плечах, и пропускать меня дальше не желал. — Давай.
— Хорошая малява.
Я усмехнулся. Он почувствовал угрозу, но не поверил в нее, У него в голове не укладывалось, что стокилограммовой туше может угрожать какой-то доходяга.
Я его разубедил одним ударом, отправив на несколько минут отдохнуть.
Когда Бульник очнулся, рот его был залеплен пластырем, а сам он подручными средствами — телефонным проводом и бельевой веревкой, на которой только что висели сохнущие галстуки, был привязан к стулу в большой комнате.
Бульник замычал. Я его стукнул слегка, и он зашипел от боли.
— Маляву забыл, — сказал я. — Зато много чего другого помню. Так что разговор у нас будет долгий.
Я взял самодельную финку с наборной рукоятью, которой он резал ветчину, лежавшую на доске рядом с кухонным комбайном «Филлипс». Пощекотал ему шею и пообещал;
— Орать будешь — по рукоятку в шею войдет.
Отодрав с его рта пластырь, первое, что я услышал, было:
— Сука! Режь!
— Ты правда хочешь?
Он сник. По его виду заметно, что ему не особенно хотелось, чтобы его резали. Поэтому орать он не стал, а просто прошипел:
— Волчара.
Злобы в нем было много. И истерики, как у всех уголовников, посвятивших себя этой нелегкой стезе, хватало, Но я здесь не для того, чтобы слушать истерики. Опять заклеил ему рот.
Времени у нас было много. Если Бульник и ждет гостей, им придется заглянуть в другой раз.
Работал я с толком и профессионально, как учили в «Трилистнике». У меня было в кармане два одноразовых шприца. Содержимое одного я наполовину опустошил в его вену. Пока ему хватит. Это психотропное вещество — не убойное, средней силы, но оно позволяет достичь взаимопонимания, ну и в сочетании с другими способами творит чудеса. Немного химии, Немного внушения. Немножко уговоров. Немножко боли. И через полтора часа Бульник был в той самой кондиции, когда считают за счастье выложить все. Притом излагал свои воспоминания он сам, без понуканий, заискивающе, мне даже не надо было и подстегивать его.
— Ну, зелень подстригаю слегка у Алибабы, да, — закивал он. — Банкир не шибко щедрый.
— Постукиваешь, наверное, Алибабе на Банкира? — спрашивал я.
— А как же без этого. Только между нами. Банкир обидится. Мне тогда…
— Да что я совсем без понятия, что ли ? Между нами — как умерло, — заверил я, и Бульник, искренне обрадовавшись, продолжил рассказ.
— Кто Алибабу не знает? Алибаба — это правая рука Паука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88