— Я ничего плохо не делал.
— А, слышали уже. — Майор откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. — Из Москвы без нашего ведома не уезжать. Быть готовым прийти по повестке. Поняли?
— Понял.
— До встречи, — майор Кучер махнул рукой. Валдаев на подкашивающихся ногах вышел из комнаты. Там его ждал сопровождающий милиционер.
— Я провожу, — сказал он.
Он провел Валдаева на первый этаж, вывел на улицу и легонько подтолкнул в плечо:
— Свободен.
В лицо Валдаеву дохнул свежий прохладный ветер. Сегодня зима откуда-то из прошлого дохнула на город прохладой и столбик термометра рухнул до пяти градусов.
Действительно свободен — запело все внутри Валдаева.
Емy казалось, что оттолкнись он сейчас ногой от земли — и взлетит в воздух. Вокруг простор. Свобода. За спиной остались тесная камера и допросы.
Порыв ветра охладил его лицо, и Валдаев понял, что по щекам текут слезы.
Он как пьяный пошел по улице. Был уже первый час ночи. Он тормознул машину. Водитель заломил явно высокую цену, но Валдаев согласился. И через полчаса открывал металлическую дверь своей квартиры. Потом захлопнул ее. крыл на засов. Запер на все замки.
Все, теперь отсюда его не выкурить. «Мой дом — моя крепость».
Не раздеваясь, он завалился на диван. Ему сейчас хотелось одного — заснуть. И как можно дольше не выныривать из объятий Морфея. Но сон капризно не желал приходить.
Часы на стене отсчитывали минуты. А Валдаев лежал, прикрыв глаза. И в мозгу по кругу вращались картины и ощущения этого дня. Они отзывались дрожью, а иногда и слезами. Это была пытка, он никак не мог успокоиться, иногда тихо взвывал, как раненый пес. И больше всего ему было жалко сейчас себя. Наташу с перерезанным кривым ножом горлом ему тоже было жалко. Но эта жалость была пока больше абстрактная. Сейчас главный объект глубокой скорби — он сам, мирный и тихий корреспондент тихой газеты «Запределье».
Когда часы приблизились к трем, он решил глотать снотворное — то, что делал нечасто. Он подошел к буфету, выудил коробку с лекарствами. Достал пузырек со снотворным. уложил таблетку на ладонь.
Заснуть. Забыться. Хоть на немного сделать вид, что в в порядке. Ему нужна передышка. Чтобы собрать воедино разъезжающиеся чувства и мысли.
Он взял стакан с кипяченой водой, уже хотел проглоти таблетку…
Дзинь — прозвучал дверной звонок коротко, как пистолетный выстрел. И разрушил спасительное ощущение oдиночества.
— Нет, — взмолился Валдаев.
Дзинь — на этот раз звонок звучал длиннее, настойчиы
Валдаев понял — за ним пришли. И все засовы и запоры — лишь блеф. «Мой дом — моя крепость». Нет для не крепостей…
Ремень на лежащих в кресле его брюках был кожаный, испанский. Из дорогих. Отличный ремень. Валдаев нагнулся над ним, провел пальцами по блестящей в свете ночника поверхности. А что, семьдесят пять кило живого веса не выдержит. Один неприятный миг — узкая полоска кожи впивается в кожу живую. Говорят, висельники долго не мучаются. Сразу пережимаются нервные окончания. Болевой шок — а дальше… Никаких беспокойств. Никаких допросов. Никаких нар и камер. Никаких монстров большого города, которые жадно тянут к нему руки. И никакого ощущения загнанности вечной жертвы. Отличный выход. Прекрасный выход. И майор Кучер останется с носом. И вес останутся с носом…
Отбросив прочь брюки с ремнем, он вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Кровь стучала в висках. Сердце барабанило.
Он набросил халат, подошел к двери. Глянул в «глазок» И начал отпирать дверь. Верхний запор. Нижний запор Щеколда…
— Я тебя обожаю, — Элла качнулась и прильнула к У груди. От нее пахло вином — притом вином хорошим.
— Ты откуда? — не веря своим глазам, произнес он.
— С гульбища, дорогой, — она сбросила туфли, стянула синий пиджак и осталась в узкой белой юбке и красной просвечивающей блузке.
— Три ночи, — сказал он.
— Без десяти. Во, — она протянула ему руку. На запястье свободно болтался золотой браслет с часами.
— Без десяти, — согласился он.
— То-то, — Элла прошла в комнату, упала в кресло.
— Всего только без десяти три. Пионерское время, — она зевнула. — Ты куда исчез?
— Как куда?
— Я тебе сегодня полдня названивала.
— Дела были.
— Дела… Роза пригласила меня на вечеринку к институтским знакомым. Я хотела взять тебя с собой — неприлично девушке ходить в одиночку по таким компаниям.
— И?
— И не нашла. У тебя дела-а, — она снова сладко зевнула. — Пришлось ехать одно-ой, — протянула она. — Пить зело вино-о, — она начала расстегивать кофту. — В общем, рюмка за рюмкой. И не заметила, два часа грянуло. А потом ко мне начал вязаться какой-то слюнявый тип. Я послала их к черту. И вспомнила, что до Валдаева рукой подать. Взяла такси — и вот здесь. Скажешь, я не права?
— Права, — он опустился перед ней на ковер и положил голову ей на колени. Она погладила его по лысине.
— Я не могла отказать Розе. Она такая зануда — потом бы целый год вспоминала. Такая зануда… И вообще — я люблю вечеринки! Почему бы мне не любить вечеринки?
Она помолчала.
— Но на следующую я беру тебя. Ты любишь вечерин-ки? ~ — Она потянулась.
— Честно?
— Честно.
— Терпеть не могу.
Он на самом деле терпеть не мог вечеринки. Возненавидел их еще со студенческих времен. Они были ему в тягость. За столом нужно показывать себя, острить, и ему все время казалось, что и показывает он себя, и острит не так, невпопад. Особенно терялся, когда вдруг говорил что-то и вер смотрели на него, — тогда он боялся провалиться и, как правило, брякал что-то не то. Вечеринки и в университете и позже становились тягостной обязанностью, не посещать их было непристойно, чтобы не прослыть человеком со странностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72