– Тебя этот, Мальцев зовет… Говорит, срочно.
– Живой?! – резко повернулся к другу отец Василий.
– Пока не совсем, – улыбнулся Костя. – Но шансы у него прекрасные. Кость не задета. Кровь уже вливаем; утром будет как огурчик.
Священник торопливо прошел вслед за Костей и, не в силах удержать себя, кинулся в операционную. Парня уже зашили и теперь переливали ему кровь.
– Константин Иванович! – укоризненно протянул хирург. – Что за бардак?! Ну неужто я вам буду объяснять правила?! Чего вы его притащили?! Это же операционная, а не морг…
– Помолчи, Боря, – дружелюбно одернул подчиненного Костя.
Отец Василий подошел ближе. Санька был в сознании, хотя сконцентрировать взгляд ему удавалось с трудом.
– Батюшка…
– Да, Саша.
– Не говорите Макарычу.
– Не говорить?
– Да. Не надо. Я сам с «этим» поговорю. Как мужик с мужиком… Нельзя нам с Катькой с этого начинать. Вы понимаете?
Отец Василий понимал. Весь его опыт говорил о том же: с такого события, как это, совместную жизнь начинать нельзя. А следствие и суд в отношении брата невесты – это полный крах всех дальнейших планов на благополучный и счастливый брак. Тут Санька был прав на двести процентов.
– Я вас очень прошу, не говорите… – повторил Санька и прикрыл глаза. – Очень…

* * *
В РОВД позвонил дежурный врач, уже после операции. Но отец Василий не стал дожидаться визита следователя, а отнес пропитанные кровью рясу, подрясник и прочее одеяние в больничную прачечную, прошел вслед за Костей в душевую и через полчаса уже надевал привезенную шофером главврача от Ольги новую рясу, чтобы еще через четверть часа начать-таки вечернюю службу. Пусть и для тех немногих, кто его дождался.
Он стоял перед тяжелейшим моральным выбором: рассказать или не рассказать. Отец Василий ничего не обещал Саньке. Более того, понимание того, что нервный, весь в отца, Сережа может на этом не остановиться, только подстегивало священника к исполнению гражданского долга.
Но он не мог относиться к Сереже только как к преступнику, да и обещание Саньки самостоятельно поговорить с будущим шурином «по-мужски», а значит, не вовлекая слепую Фемиду в поход по минному полю семейных отношений, показалось ему достаточно мудрым. Гораздо более мудрым, чем предсмертное устремление безостановочно «мочить этих козлов».
И когда следователь все-таки нашел его в храме, очень оперативно, не более чем через полчаса после звонка из больницы, отец Василий был готов ответить на любой вопрос, кроме главного: «Кто?»
– Мы обнаружили на месте преступления черный капроновый чулок, – напряженно смотря отцу Василию прямо в глаза, домогался следователь. – Неужели вы не запомнили его лица?
– Так уже вечерело… – пожимал плечами священник.
– Не так уж и темно было, – возражал следователь.
– Все произошло так быстро… – виновато опускал очи долу отец Василий, и следователь яростно вздыхал и начинал все сначала.

* * *
Саньку отец Василий исповедал и причастил на следующий же день. Лейтенант выглядел бледновато, но сознание удерживал легко, и единственное, что его беспокоило, так это, чтобы будущий шурин не натворил чего еще. Но потом в больницу пришел Макарыч, и поводов для беспокойства прибавилось.
– Это Рома сделал! – с ходу заявил главный рубоповец городка. – Я вам точно говорю!
Священник по возможности тактично попытался узнать, почему Андрей Макарович так уверен в виновности старшего Якубова, но ничего внятного в ответ не услышал.
– Ну, ничего! Я ему устрою веселую жизнь! – беспрерывно горячился Макарыч. – Он у меня еще попляшет! Думает, пацана своего отмазал, так и ему все с рук сойдет? А хрен там! Я ему устрою! На всю жизнь запомнит!
Санька смотрел на своего крестного с глубоким отчаянием, но поделать ничего не мог: ни правды сказать, ни остановить. И тогда отец Василий подумал, что он-то сам знает, кто стрелял, да и Сережа знает, что священник его узнал… А это означает одно: надо встречаться с будущим Санькиным шурином как можно быстрее, пока тот и впрямь чего не натворил; испуганный человек опасен, а Сережа наверняка напуган.
Отец Василий попрощался с Санькой и Макарычем и ушел в храм на вечернюю службу, а уже затемно сел в свою вроде как отремонтированную, но по-прежнему дребезжащую на каждой кочке и каждой трещине в асфальте машину и поехал в «Шанхай».
Он еще не знал, что именно скажет, но понимал: погрязшего во лжи и грехах романовского сынка нужно как-то побудить к искренности. Когда-то давно, еще в спецназе, чтобы добиться полной откровенности, ему пришлось набить человеку… лицо, и все получилось. Сейчас он прав на это не имел, а значит, единственным его оружием будет слово – впрочем, самое мощное оружие на свете.
Он заехал в «Шанхай», миновал огромный холостяцкий дом главврача районной больницы, а еще через пару минут уже подъезжал к знакомому глухому бетонному забору. Вышел, закрыл дверцу автомашины, тщательно проверил, насколько хорошо закрыл, направился к калитке и позвонил.
Калитка мгновенно приоткрылась, и в узкой щели появилось мрачное лицо охранника.
– Чего надо?
– Меня зовут отец Василий, и я хотел бы поговорить с Сергеем Якубовым, – спокойно поведал цель визита священник.
– Нет его, – так же мрачно отшил его охранник и хотел уже закрыть калитку, но священник приостановил его жестом руки.
– Тогда с Катериной.
– Щас спрошу, – пообещал охранник и закрыл-таки вход в дом.
Священник прислушался к себе и понял, что волнуется. Сергей мог просто прятаться от людей, и Катерина могла сказать, так ли это. Но скажет ли?
– Проходи, – открыл калитку настежь охранник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15