Болтлив и легковерен, но не без хитрецы и подловатости, Мишаня давно поверил, что превосходит меня во всем. Сильнее, умнее, богаче и удачливее.
Да и как не поверить, если он старше на пятнадцать лет, тяжелее втрое и выше на четверть метра? От нас, недомерков, не требуют, чтобы мы обманывали. Нам только подыграть, и любой, кто длиннее, поверит, что он — выше.
— Но вы не сомневайтесь, — заискивающе долдонил я, идя за ним следом, сначала влево, а затем и назад, по направлению к дому. — Все как следовает проверял. Никто за мной не увязался. Никаких хвостиков.
Он привел меня в «гостиную». Стоявшие здесь раньше антикварные диванчики и столики исчезли. Появилась выгородка из двух советских еще, но прилично глядящихся диванов, широкого низкого крытого пластиком под мрамор стола и тумбочки-бара на колесиках. Я повесил на круглую стоячую вешалку шапку и шарф, расстегнул дубленку с оттянутым пистолетом карманом и в ней сел на краешек дивана. Кейс, не пряча браслета, положил на колени.
— Ну-ну, — как забавного зверька осмотрел меня Михаил Федорович Полянкин, выпячивая живот. За то время, что мы не виделись, живот у него надулся сильнее, а лицо стало гораздо шире. — Что ж ты, Олег, такого наворотил, что все-таки отважился зайти?
Хозяин насмешничал, при этом налил мне, даже не спросив, кипятку в обычную фаянсовую кружку, пододвинул банку с кофе. Эти жесты гостеприимства обнадеживали.
— Че «отважился»? — на самом деле не сразу врубился я. Порой мне думается, что и не играю я вовсе в простачка, а как раз таковым и являюсь.
— А то! Сперва бежал как оглашенный, будто его резать собирались.
Прятался почти год где-то, а теперь пожаловал. Не боишься, значит? Стало быть, приперло, раз отважился! Я так и знал, что еще свидимся и что я пригожусь.
Кажется, он всерьез на меня обиделся, что я тогда не дал ему себя зарезать. Или намаялся, оттого что не стало слушателя и не с кем было столько времени как следует выпить.
— Так чего мне прятаться-то от вас? — довольно искренне изумился я. — Здорово! Да я от вас-то и не прятался. Наоборот, боялся вас подвести.
Вдруг, думаю, следят за мной? Не-е, не такой я человек, чтобы вас, великого специалиста, каких в Москве других нет, подставить из-за ерунды!
Я тараторил, хотя знал: чем больше говоришь, тем больше вероятность брякнуть лишнее. А с другой стороны, тот, кто больше молчит, тот и больше опасений вызывает, верно? Привлекает больше внимания к каждому своему слову, так? А при моей комплекции и при очень среднем, хоть и весьма специальном образовании чем меньше внимания и опаски провоцируешь, тем дольше живешь. К тому же когда кто-то много натараторил, поди-ка еще выдели из мешанины суть.
— Ты за меня не бойся, — недовольно буркнул Полянкин, набычив лобастую с проплешинами голову. — Обо мне есть кому беспокоиться. Ты лучше скажи: почему убег тогда и чего тебе сейчас понадобилось?
Актерское мастерство мне преподавал старший лейтенант Семен Злотников, у которого лучше получалось входить в дот с гранатометом, чем в образ Гамлета, отмахивающегося от любвеобильной Офелии. Но у Семена незаконченное высшее театральное образование, благодаря чему он не только стал называться Артистом, но и мог рассказать-показать много-много чего интересного. А между прочим, далеко не все учителя сами умеют делать то, чему учат. Сема был замечательный наставник. Я знаю, что я не Смоктуновский и не Гафт, мне и крошечную ролишку не сыграть на сцене. Но только благодаря Семиным урокам я и не тщусь кого-то изображать. Просто выпячиваю ту собственную черту, которая мне в данный момент выгоднее. Или проще. А главное — не вру.
Я действительно люблю иногда поболтать. И умом, коль влип в такую историю, не отличаюсь. А поскольку Полянкин мне действительно позарез нужен, я и сам верю, что у него нет оснований меня опасаться, и его в этом убеждаю. Кого опасаться: болтуна-недомерка, который наивно старается притворяться простодушнее, чем он есть? Ну уж эти-то мои потуги от зоркого глаза Михаила Федоровича не укрываются.
«Что бы ты ни делал, ты заставляешь окружающих вначале подыгрывать твоей роли, потом поверить в нее, а потом так привыкнуть к ней, что она в их глазах из роли уже становится твоей сущностью». Это — тоже из наставлений бывшего лейтенанта Семена Злотникова, то бишь Артиста. Нас тогда очень плотно зажали, и мы путешествовали с ним по Европе, не зная, из-за какого куста по нам шандарахнут из гранатомета.
Но сейчас мне такой правды образа даже и не надо. Я просто хочу, чтобы Михуил ибн Федорович был уверен: он в любой момент и — что особенно важно — легко меня обдурит или согнет в бараний рог. Много ли, мол, надо для хилого дурачка? Пока он так считает, мои шансы выкрутиться высоки. А поскольку поводов убедиться в собственной глупости у меня хватало более чем, я, не боясь переборщить, строил дурачка:
— Чего тогда сбег, спрашивается? Я потому сбег, что за вас испугался.
Во, думаю, обидел хорошего человека, он щас грех на душу возьмет. А кто будет виноват? Я и буду. Лучше, подумал, уйти по-хорошему, не доводить до греха. Пральна?
— Что-то ты шибко много думаешь, — нехорошо усмехнулся Полянкин. — Только, боюсь, не то думаешь. Понял — нет? Ты думаешь, ты Колобок, что ли?
Раз уже от дедушки ушел и еще раз уйдешь?
Не понравился мне такой поворот. Тем более что именно так я и прикидывал поступить в дальнейшем. Но, увы, я чувствовал, что устал. Все ж таки весь день на ногах да по морозу. Очень хотелось расслабиться и подремать. Даже кофе меня не взбодрил. К тому же, с другой стороны, хорошо, что у Михаила Федоровича появился лишний повод блеснуть превосходством в уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21