Генрих — за мной. А за ним — Боцман, Муха и Док.
Артист опередил нас на полминуты. Еще из приемной мы услышали автоматную очередь, а потом увидели картинку, которая была, пожалуй, эффектней, чем захват атомной электростанции неизвестными террористами.
Замок на двери компьютерной был будто вырезан очередью из «узи» с его скорострельностью тысячу четыреста выстрелов в минуту. Посреди комнаты стоял Артист, безвольно опустив руку с «узи», и молча смотрел на труп Люси Жермен. А потом поднял голову и посмотрел на нас.
Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета.
Потому что он плакал. По-настоящему. Молча. Слезы катились по его светлой, отросшей за ночь щетине и скапливались в углах рта. Он осторожно обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул на Генриха.
— Зачем вы убили ее? — негромко спросил он и тут же вскинул «узи» с такой стремительностью, что Мухе пришлось совершить лучший в своей жизни бросок, чтобы успеть перехватить его руку. Три или четыре пули выбили из паркета щепу, а затем раздался сухой щелк. Рожок автомата был пуст. На помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как бешеный. И если бы не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились.
Наконец, они притиснули его к полу. Он немного полежал, а потом хмуро сказал:
— Отпустите.
— А будешь хорошо себя вести? — спросил Муха.
— Буду, — пообещал Артист.
Его подняли. Он прислонился к стене, немного постоял и нацелился указательным пальцем в грудь Генриха:
— Тебе конец, сука. Понял?
Генрих сунул правую руку в карман пиджака.
— Не делайте этого! — предупредил я. Но он не внял. В руке его появился «глок» — и очень быстро, нужно отдать Генриху должное, почти мгновенно. И тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность. Хороший инструмент ПСМ, точный. Его пуля вышибла «глок» из руки Генриха с такой силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо под ноги Рузаеву и Азизу, которые появились в дверях кабинета и обалдело наблюдали за происходящим.
— А я ведь предупреждал, — мягко укорил я Генриха, который скрючился над отсушенной выстрелом рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок, из кармана все же не вынул.
— Что тут творится? — заорал Гринблат, протискиваясь в кабинет с камерой.
— Хватит съемок, — сказал я ему. — Вы уже наснимали на Пулитцеровскую премию.
Ничего не происходит. Давайте выйдем на минутку, — обратился я к Генриху. — И снимите вашу идиотскую «ночку», вам сейчас не от кого прятать лицо.
Он стащил «ночку», вытер обильный пот и послушно вышел за мной в приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал:
— Вам нужно немедленно убираться со станции. Вы меня понимаете? И когда я говорю немедленно — это и значит немедленно.
— Из-за этого психа? — презрительно спросил он.
— Нет.
— Из-за чего?
— Попробую объяснить. Хотя мы тратим на это драгоценное время. Впрочем, это ваше время, а не мое. Вы видели начало репортажа о захвате станции? Как мы выходим из лодочного сарая?
— Да. И что?
— Этих кадров не мог снять Гарри. Они с Блейком были уже внутри станции.
Генрих подобрался, как рысь перед прыжком:
— Кто же их снял?
— Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней.
Я подошел к телевизору «Рекорд» и щелкнул пусковой клавишей.
— На всех пяти каналах «Тринитрона» была одна и та же картинка, — напомнил я, пока этот старый чайник разогревался. — Вы дважды проверяли. Правильно?
— Да.
— А теперь смотрите.
Я нажал кнопку пятого канала — рябь. Четвертого — рябь. Третьего и второго — тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала.
На мутном экране мелькнул конец какого-то детского мультика и появился ведущий.
Не С. Совсем не С.
— Продолжаем программу «Доброе утро», — лучезарно улыбнувшись, произнес он. — Но сначала — чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами.
Генрих шагнул к «Рекорду» и прощелкал подряд все кнопки, словно проверяя, не смошенничал ли я. И понял, что не смошенничал. Он выключил телевизор и быстро спросил:
— Что это значит?
— Это значит, что вы по уши в говне. И втянули в него и нас. Я как чувствовал, что не надо связываться с вами. Но я не видел ваших чеченских друзей. Но вы-то видели! Или вы такой же сумасшедший ублюдок? Хватит болтать. Я оказался связанным с вами, поэтому в моих интересах, чтобы вы ушли чисто. Пока у вас в руках взрывной блок, у вас есть шанс. Поэтому я и говорю: немедленно улетайте.
— А вы? — задал он дурацкий вопрос.
— Попробуем отмотаться. Это будет стоить, конечно, немалых бабок. Мы работали на службу безопасности КТК. Во всяком случае, были в этом уверены. И к счастью, никого не убили и даже не покалечили. Да рожайте же, черт вас возьми!
Генрих открыл дверь кабинета и вывел в приемную Рузаева и Азиза.
— Быстро в вертолет! — приказал он. — Запускайте двигатель. Я подойду через минуту.
— Я дал Президенту Ельцину срок до четырнадцати ноль-ноль, — заявил Рузаев, гордо выставив вперед свою бороденку. — Я должен провести переговоры с его полномочным представителем. Султан Рузаев никогда не меняет своих решений. Слово горца крепче булата!
— Да проведете вы свои переговоры! Из Грозного. И весь чеченский народ будет рукоплескать своему герою!
Эта перспектива, судя по всему, понравилась Рузаеву. Он величественно кивнул и вышел.
— А как же… — начал было Азиз, но Генрих прикрикнул:
— Бегом! Если кто-нибудь попытается помешать — стрелять сразу!
— Я хотел спросить: а как же мистер Тернер? — все же договорил Азиз. — Мы же не можем оставить его!
Генрих остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116