рулил себе, не обращая внимания, что у него там за спиной делается, — так вот этот пилот вдруг какой-то такой хитрый вираж заложил, что меня на него и швырнуло. Я, если честно, схватился за первое, что мне под руку попалось, — за его башку. — Он мычит: мол, что ж ты, дурень, делаешь — оба навернемся!..
Ну, так оно и вышло, как он предупреждал. Вертолет как-то закачался, закачался — он и до этого летел не очень-то резво, а тут и вовсе вниз пошел.
Перед глазами все кувыркается. Пилот — жить-то хочется — извернулся и меня локтем промеж глаз. Я от него отлепился, как мячик какой… Это уже потом я понял, что он невольно мне жизнь спас. Я прямехонько в раскрытую дверь вписался. И, главное, все как в замедленном кино: лечу, наблюдаю, как валится вниз один вертолет, как улетает ваш, с крестом… Тут что-то как сверкнет! Мне огнем прямо в лицо пыхнуло… …А что было потом — совершенно не помню. То есть абсолютно не в курсе. Упал ли я куда или повис на чем… Сплошная темень в камере. Я из этой темноты только через месяц на белый свет вылез… А потом у меня времени много было. Все лежал да размышлял, как же это я умудрился остаться в живых?.. Черт его знает… Может, меня взрывной волной подняло? Может, я в какие-нибудь заросли упал или по касательной по склону чиркнул… Хоть убейте, не знаю.
Вообще-то чего вам объяснять — на войне чудеса всякие случаются. Когда Грозный штурмовали, нас на Минутке бомбой накрыло. Я ближе всех стоял. Так меня только контузило, а ребят на противоположной стороне улицы — всех осколками уложило… Ну вот, остался я жив… Чудом там или не чудом — какая теперь разница.
Только когда я в себя пришел, то поначалу, ей-богу, не рад был, что жив остался.
Пошевелиться не могу, даже рта открыть, а тело все как через бетономешалку пропустили… Это я потом узнал, что месяц без сознания провалялся. А как глаза открыл, смотрю: в какой-то хибаре лежу. Огонь горит в очаге. На стене какой-то потертый ковер. Под потолком развешаны пучки сушеных трав, шкурки каких-то животных.
И вот валяюсь я среди всей этой красоты, как чурбан. От боли выть готов, а не могу… И какой-то дремучий старик меня растирает ужасно вонючей дрянью. Старик такой сухонький, весь в морщинах, на вид лет двести. Тихо так лопочет по-своему.
Он меня несколько месяцев козьим молоком да отварами из трав отпаивал.
Кроме жидкого, ничего проглотить не мог. Замечательный старик… Я лежу, а он мне Коран читает. По-арабски. Я ни бельмеса не понимаю, но замечаю, что, когда он бубнит свои молитвы, боль вроде бы стихает. То ли отвлекаешься, то ли действительно сила какая-то в этом есть… Не знаю… В общем, сплошная мистика и шаманство.
Только я вот что скажу. Старичок этот, его Сульхи звали, меня молочком, травками да молитвами своими с того света вытащил. И не просто вытащил, а так, что потом в большом медицинском центре врачи меня с головы до пяток прощупали, но так и не поняли, как это я еще двигаюсь. По всему выходило, что быть мне инвалидом в лучшем случае. А в худшем… На все воля Аллаха!..
Мало-помалу начал становиться на ноги. Месяца через четыре вытащил меня Сульхи впервые на улицу. Сижу я на солнышке. Любуюсь на горы, облака. Орел какой-то в небе парит. И думаю себе — какая благодать!..
К тому времени я уже начал сносно понимать на урду и классическом арабском.
Это все, ребята, оттого, что дед мне Коран читал. Лучше всякого лингафонного курса получилось. Я пока в бреду валялся, старик мне бу-бу-бу, бу-бу-бу… Так, видать, слова на подкорку сразу и записывались. А потом, когда малость оклемался — скукотища же все время лежать, верно? — я от нечего делать языками и овладел.
Ей-богу!
Ну, правда, врать не буду, потом уже по моей просьбе Сульхи со мной специально занимался. И начал я читать, даже писать под конец научился.
Старик-то оказался ученый. У него какая-то мутная история вышла с местным муллой. То ли он в Коране решил что-то на свой лад переиначить, то ли какие-то мысли Магомета слишком вольно трактовал. А скорее всего, просто слишком для муллы умным показался. Два мудреца на одно селение — слишком много. Вот старого Сульхи из селения натуральным образом и поперли. Объявили, значит, персоной «нон грата».
По-моему, он не очень-то огорчился. Отстроил себе хижину в горах повыше.
Закопался в свои книги — у него их была целая библиотека. Собирал травы, сушил.
Готовил по каким-то древним рецептам настои да мази, которыми меня с того света и вытащил.
Любил он на рассвете сидеть на пороге хижины. Оттуда вид — обалденный!..
Наверное, на сотню километров. И никаких вокруг людей, никакого жилища. Мне самому иногда начинало казаться, что мы со стариком одни остались. Так вот, сядет и смотрит. Молчит. Только губами шевелит. То ли молится, то ли что-то разъясняет сам себе. И так часа три может сидеть, пока солнце его не сгонит.
Я его как-то спросил:
— Ты чего, старик, тут сидишь зря?..
Он посмотрел на меня, как на дитя малое, и говорит в ответ:
— Смотрю на движение мира… Постепенно я на ноги встал. Сначала на костыле ковылял. Потом перешел на палочку. А уж потом и сам по себе. Пока старик о моей душе да моих мозгах заботился, лекции мне о мироздании читал, я решил, что и тело мне тоже еще пригодится. Вспомнил кое-что из карате, кое-что из ушу, кое-что из джиу-джитсу.
Я же когда рукопашным боем занимался с инструктором нашим, Григорием Иванычем, то все больше налегал на удары да на технику. А всю эту восточную философию за чепуху держал. А тут пригодилось.
Стал потихоньку в теньке заниматься. Дыхание выставлять да медитировать.
Руками машу, а сам в голове соло на саксе прокручиваю. Кругом красота дикая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108