Бармалея звали Алексей Кантолинский, и комната его была смесью склада, музея и лаборатории алхимика. Самодельные полки были уставлены оловянными солдатиками, одетыми в униформы всех времен и народов. Стол был завален горелками, тиглями и еще черт знает чем.
— Леша, что у тебя есть сейчас из оружия? — спросил Борода. — Вот человек может купить.
Бармалей молча развернулся и ушел в чулан. Там он долго гремел, шуршал, видимо вскрывал тайники. Вынес пару дуэльных пистолей без деревянных частей.
— Ты бы еще саблю предложил! — укорил его Борода.
Бармалей, не говоря ни слова, вернулся к своим тайникам и через две минуты вынес шпагу, казацкую шашку и какой-то до ям отчищенный от ржавчины палаш.
— Леша, — Борода объяснял, как школьнику, — покупатель хочет более-менее современное оружие в хорошем состоянии.
Леша криво ухмыльнулся и совершил еще один поход к тайникам. На этот раз на стол легли два «шмайссера», старательно очищенных от ржавчины. Один без магазина, другой с погнутым стволом.
— Леша, они не боеготовы...
— Купи два, сделай один, — лаконично ответил Леша.
— А патроны?
— Если вам не для коллекции, надо говорить прямо, — обиделся Леша и достал прямо из ящика своего стола-лаборатории новенький маузер в деревянной кобуре и коробку патронов.
Тогда Борода спросил прямо:
— Он не в розыске?
— Был, — кратко ответил Бармалей. — При Пилсудском, в двадцатые годы.
Больше ничего подходящего у Леши не нашлось. Он заломил стольник за пистолет и полтинник за патроны, но Борода, торгуясь, как старый цыган, сбил вдвое, и оружие с боекомплектом досталось нам за семьдесят баксов.
От странного оружейника мы двинули на вокзал. Вооружили ребят купленным маузером и добытым в бою «Макаровым», взяли билет для Гриши. На вокзал притащилась и Лариса, увязалась за Артистом. Артист был сдержан, может быть, чрезмерно, но, если бы он дал слабину, боюсь, она бы отдалась ему прямо на перроне.
Вечером сидели у Бороды. Боцман молчал, несмотря на то что Лариса в отсутствие Артиста избрала его объектом своих домогательств. Не повезло ей. Из свежих мужичков при ней остались только женатые. Гриша получил билет и ушел собираться, он утром уезжал. Дед куда-то запропастился. Лариса, потерпев фиаско с Боцманом, обиженно поднялась к себе. Боцман молчал, Борода лелеял больную руку.
Я планировал завтрашний день. Получалось, что дел будет много.
* * *
Муха потерял сознание на какую-то долю секунды; упав на кострище, он уже был в сознании. Лунный свет в прореху крыши бросал блики на густую бороду Мухина противника. Чеченец, Волк. Космы на лице и хищный блеск глаз выдавали его. Муха шевельнул рукой, и из рукава скользнул в ладонь нож. Неудобный, плохой стали туристический нож, который можно было считать метательным лишь условно. Волк заметил движение поверженного и спрыгнул с настила на золу, хотел добавить ногой, но не успел. Муха не мог разглядеть, как одет чеченец, и определить, пробьет ли нож обмундирование, поэтому, несмотря на неловкую позицию, метнул его в шею. Волк рухнул на настил, захлебнувшись кровью. На Волке нашелся револьвер и два ножа, хороших, боевых.
Теперь нужно было уходить. Он осторожно выглянул в так и оставшуюся незапертой дверь. Враги окружали колыбу полукольцом, но были еще сравнительно далеко. Увы, та стена колыбы, в которой была прорублена дверь, освещалась луной, так что этот путь отхода был ему заказан. Муха вытащил из рюкзака веревку, привязал узлом к его верхнему клапану. Другой конец веревки он забросил на крышу. Подпрыгнул, ухватился за край дымоходной дыры и перекатился на теневую грань кровли. Вытянул рюкзак, спустил его на землю, спрыгнул сам. Не торопясь, но очень быстро приторочил рюкзак таким образом, чтобы тот закрывал и голову, и всю спину, и часть задницы. Вещмешок, бьющий по ягодицам, — вещь неудобная, но его можно и рукой придержать, а пуля — она и в заднице пуля.
И когда все было готово Муха, пригнувшись, полубегом рванул туда, где склон становился круче, уходил вверх и где покос переходил в лес. До первых деревьев было немногим более ста метров; стрелять начали, когда Муха преодолел половину этого расстояния. Муха поддал, несмотря на увеличившийся уклон, запетлял зайцем. Рюкзак помог: дважды толкнуло в спину, но пули застряли в барахле. Мухе показалось, что он превратился в слона — и бежит медленно, и петляет неуклюже, и мишень он громадная. Но до деревьев оставались считанные метры, а там уж начинались складки местности, тени, стволы, там им Муху не достать.
Перепрыгивая от сосны к сосне, он добрался до кромки настоящего леса, туда, где деревья стояли стеной. И пошел вверх, все выше и выше, уходя от погони.
Есть такое правило в горах: если застала тебя ночь даже в самом глухом и негодном для ночлега месте — все равно останавливайся и ночуй здесь, никуда не ходи. Ночные горы лживы и коварны, луч фонарика одинаково хорошо поглощается и черным хвойным перегноем, и провалом метров в пять, и провалом метров в сто. Словом, фонарик бесполезен. При полной луне камни бросают блики, но никогда нельзя понять, что лежит между тобой и этим камнем: грунт или пустота. Муха прекрасно знал это правило, но вынужден был даже не идти, а бежать, практически не видя перед собой дороги.
Склон стал еще круче, пошли камни, поросшие мхом, поваленные стволы. Муха уже не бежал, не шел, а лез через завалы, нога проваливалась то между камней, то увязала в гнилом дереве, казавшемся поначалу вполне крепким. Несколько раз он срывался и падал, обдирая в кровь руки и лицо. Но это было ерундой, Муха боялся только, что рано или поздно при таком способе передвижения он подвернет ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112