Витя — явная пешка. Привидение привидением.
— Это ты зря. Не так-то он прост. Может быть, он немного и «тормоз», но глаз у него внимательный, поверь мне.
— Ах да! Ты же у нас разведка!
— Ты теперь меня подкалывать будешь? Я серьезно.
— Ладно, верю. Давай вот что. Ко мне не поедем. Мне в любом случае к врачу надо.
— Ты знаешь подходящего врача?
— Есть один. Доктор Розенблат.
— Ты говорил, что во Львове нет евреев.
— Этот последний. У него отделение травматологии самое шикарное в республике. Правда, он в какой-то момент начал лечить бандитов без доклада в органы и хорошо на этом зарабатывать.
— Ты его осуждаешь?
— Да нет. Он же не все себе. Такую клинику отгрохал! Он действительно классный хирург. С моим отцом дружил, так что, думаю, и мне не откажет в небольшой помощи.
— Хорошо, с тобой ясно. А я проверю твою хату.
К двум были во Львове. Доктора Розенблата пришлось подождать четверть часа — он был на обеде. Его появление в отделении было слышно раньше, чем видно: мощный, едва не оперный бас разносился далеко по коридорам, не находя препятствия среди поворотов и перегородок. Наконец носитель этого мощного голоса вывернул из-за поворота коридора, сопровождаемый свитой из белых халатов, еле поспевающих за его саженной походкой. Это был рослый, мощный мужчина, с большими губами и носом и буйными, черными с проседью кудрями, выбивавшимися из-под белой шапочки. Борода, опираясь на Артиста, поднялся ему навстречу. Доктор притормозил.
— Я к вам, Леопольд Аронович, — с кислой улыбкой промямлил Борода.
— Да. Что? — Бас заполнял весь больничный корпус, действовал как-то подавляюще.
— Леопольд Аронович, я... Вы, наверное, меня не помните, я Шуры Кулика сын...
— Да. Что?
— Леопольд Аронович, тут надо бы конфиденциально... — мямлил Борода.
— В шестую.
— Лео...
— В шестую.
Доктор скрылся в ординаторской, засосав за собой весь медперсонал из коридора. Но от группы сопровождения отделилась все же сестричка и помогла Артисту отвести раненого в шестую палату. Там было две свободные и две занятые койки. Борода тяжело опустился на ближайшую свободную. Сестра вынула из стенного шкафа белье и халат, положила на койку, извинилась, ушла. Снова ожидание и снова недолгое. По коридору прогремел бас, приблизился, и вот доктор Розенблат уже возвышался над бледным, изможденным Бородой. Однако сперва он обратился к Артисту:
— Откуда?
— Из Москвы.
— Так, — удовлетворительно сказал доктор и указал на Кулика: — С ним что?
Артист оглянулся на палату. Двое больных, укрытых одеялами по самый нос, кажется, никак не реагировали на их разговор. Доктор заметил взгляд Артиста и потребовал:
— Говори! Здесь можно.
— Пулевое. Бок. Сквозное.
— На стол!
Сестра, которую на фоне громадного хирурга просто не было заметно, вынырнула словно ниоткуда, и Бороду повлекли на операцию. Артист терпеливо ждал в коридоре. Наконец Бороду повезли назад в палату. Вслед за каталкой шел и сам доктор Розенблат. Артист хотел было помочь везти раненого друга, но доктор остановил его.
— В порядке твой друг, — сказал он. — Крови ему нальем, два дня полежит, и можешь забирать.
И добавил вдруг, резко снизив уровень громкости:
— В Москве как, много еще наших?
— Да хватает, — растерянно ответил Артист.
— А здесь никого. Все поуезжали. И мои уехали. Жена, дочь, сын. А у меня отделение и три года до пенсии. Я уеду — придет сюда местный деятель, который за свинину купил диплом, у которого руки из задницы растут, и притом обе левые. И что с отделением будет? Хоть три года еще я отделение подержу... А мои — уехали, вот так...
Доктор Розенблат развернулся и пошел в свой кабинет. При этом Артисту показалось, что он потерял, по крайней мере, четверть своего исполинского роста.
— Спасибо, Леопольд Аронович, — только и сказал Артист ему вслед.
Но доктор только, не оборачиваясь, поднял ладонь — мол, все нормально.
На улицу Сверчинского Артист пришел вечером, когда стемнело. Конечно, дом Бороды был под наблюдением. И даже не просто под наблюдением, там была засада. Через дорогу, во дворике почти такой же виллы, в какой жил и Борода, стояла машина. И фары были выключены, и в салоне свет не горел. Выдал засаду огонек сигареты, который Артист заметил в окошке. Он прошел как бы мимо, но метнул взгляд на подозрительное авто и увидел силуэты нескольких человек. Сомнений быть не могло. Засада. Значит, Лариса решила вести двойную игру. Стоило с ней потолковать.
Артист сделал крюк и, преодолев несколько заборов, подобрался к дому Бороды с тыла. У Ларисы в комнате горел свет. Артист бесшумно влез на балкон.
Она была одна. Очевидно, только что откуда-то пришла, потому что стояла у шкафа и переодевалась. Открытая дверка шкафа скрывала ее от Артиста. Он видел только мелькающие локти рук, то прячущих что-то в гардеробе, то извлекающих оттуда новые порции одежды. Наконец Лариса определилась, в каком виде она будет коротать вечер. Шкаф был закрыт, и она пошла прямо на Артиста: как раз у балконной двери трюмо стояло. Остаток дня до отхода ко сну Лариса решила провести в халате тонкого шелка. Его-то она и несла в руках, остальная одежда была снята, сложена, спрятана. Она шла на Артиста мощной боевой единицей, готовой выдвинуться на плацдармы любви; ее формы, так привлекавшие взгляд, когда они выглядывали из-под одежд, оказавшись неприкрытыми, оправдывали самые смелые ожидания.
Лариса села на банкетку перед трюмо. Прежде чем облачиться в халат, она не без самодовольства рассмотрела себя в зеркале, повела грудью, состроила несколько кокетливых гримас и даже зафиксировала все свои формы в нескольких кокетливых позах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112