Правда, при выполнении задания он допустил оплошность и нажрался шашлыка от щедрот местного братана, которому впарил «лимонку». За что и был наказан жесточайшим поносом, который не могли утихомирить все запасы бисептола и активированного угля в наших аптечках.
Так что большую часть следующего дня он вынужден был провести не с нами, а в одиночестве в кустах, метрах в десяти от нашего лежбища. Но это выяснилось уже позже.
Мы влезли в камуфляжки из комплекта «Выдра-ЗМ», уютные, как домашняя пижама, выдавили в себя по тюбику сублимированного говна из боевого рациона питания и испытали полный кайф.
Не умеют люди ценить привычные радости жизни. Нет, не умеют. Вернуться после работы домой, переодеться, поужинать и залечь на диване с газетой или включить телевизор. Что может быть лучше? Даже если дом — яма между камней, ужин — тюбик безвкусной пасты, а телевизор — бинокль БН-2, в окулярах которого неторопливо разворачивается действо; которое можно было бы назвать «кино не для всех».
Одно время по телевизору часто крутили такое кино. Отнеся себя, как и всякий интеллигентный человек, к тем самым избранным, которым адресована эта рубрика, я честно высиживал перед экраном, пока не убедился, что все-таки не настолько интеллигентен и не настолько избран. Недоизбран.
Грустно, но факт. Моего культурного уровня явно не хватало, чтобы оценить тайные достоинства этих кинематографических шедевров. «Кино не для нас». А вот оценить то, что происходило внизу, на пространстве аэродрома, — на это моего культурного уровня хватало. Это кино было для нас. И хотя мы наблюдали его с первой минуты, зрелище не утрачивало своей захватывающей увлекательности.
Смысловым центром композиции был огромный Ант-125. «Мрия». «Мечта». И все происходящее вокруг предопределялось ею. Самолет стоял в начале главной взлетно-посадочной полосы. Нос его вместе с пилотской кабиной был задран вверх, широкая задняя аппарель опущена на бетон. Из самолета «Мрия» превратилась в гигантский летающий вагон, готовый принять в свое чрево энное количество десятков тонн груза, который двигался к ней по Транссибу. И поскольку никто из нас не представлял, каким образом можно воспрепятствовать взлету этой махины, мы решили подойти к делу с другой стороны.
Правильно поставленная задача содержит в себе и пути ее разрешения. Устроить на железнодорожной ветке небольшую аварию — это решение напрашивалось само собой.
Когда Док сказал, что нужно будет продублировать расстыковку рельсов, с этим я согласился сразу. Не помешает. А вот насчет минирования ЛЭП были у меня сомнения. Но Док не стал и спрашивать нашего согласия. Когда дошло до дела, он просто оставил меня и Артиста откручивать гайки, а сам с Боцманом двинулся по шпалам в сторону Транссиба.
Мое командирское самолюбие было слегка задето, но не настолько, чтобы начать выяснять, кто главней. Главней всегда тот, кто знает, что нужно делать. А Док, судя по его виду, знал. И нам ничего не оставалось, как подчиниться. Что я и сделал не без удовольствия. Всегда приятно, когда за тебя принимают решения и избавляют от необходимости за них отвечать. Это и составляет главную привлекательность военной службы для здравомыслящей молодежи, а главную привлекательность социализма — для широких народных масс независимо от цвета кожи и национальных традиций.
Док оказался прав. Мы рассчитывали, что пара суток спокойной жизни нам обеспечена, но железнодорожные войска оказались на высоте. Всего через шестнадцать часов после того, как состав из Улан-Удэ тормознул на разведенном нами рельсовом стыке, а вслед за ним тормознул и ремонтно-восстановительный поезд, движение возобновилось. К ярко освещенной прожекторами железнодорожной эстакаде причалили вагоны, задвигались краны, забегали солдаты, клубами черного дыма окутались «КрАЗы» с грузовыми платформами, готовые принять выплывающие из вагонов контейнеры и переместить их к «Мрии».
С высоты нашего НП мы наблюдали за этим праздником жизни с чувством гордости за боевую выучку российских железнодорожных войск. К гордости примешивалась досада оттого, что все труды наши тяжкие дали такой ничтожный эффект. Пройдет еще часов пять-шесть, и «Мрия» взлетит.
Док извлек из кармана пульт радиовзрывателя и вопросительно посмотрел на меня. А что я мог ему сказать? Только одно:
— Валяй. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Док кивнул и нажал кнопку.
Где-то там, на тридцатом километре, рванул двухсотграммовый заряд пластита, заложенный под мачту ЛЭП, опору выбило из бетона, мачта накренилась, полыхнули грозовым разрядом замкнувшиеся высоковольтные провода. Не нужно было обладать слишком богатым воображением, чтобы представить себе эту картину.
Аэродром исчез. Как и не было. Праздник кончился. Остались ночь, посвисты ветра, летящая в низких тучах луна. И мы пятеро над огромной долиной, на дне которой светились слабые габаритные огни и мелькали точки электрических фонарей.
— Дело сделано, — констатировал Док.
— Хотелось бы еще знать — зачем? — подал голос Артист.
Нам всем хотелось бы это знать. И если кто и мог дать ответ на этот вопрос, то лишь Док. Я уже понимал, что он знает больше, чем говорит. И понимал это не только я. Но Док сказал:
— Супчику бы сейчас горяченького.
— А шашлычка? — спросил Муха и, не дождавшись ответа, рванул в орешник.
— Нет, шашлычка не хочу, — подумав, сказал Док.
Отсутствие ответа — тоже ответ. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы вынуждать кого-то говорить то, чего он говорить не считает нужным. Мы доверяли друг другу. Настолько, насколько это вообще возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109