- Ну? - спросил Артист.
- Десятого мая.
- Это что же получается? Десятого мая фирма оформила документы на квартиру, а только в июле за нее перевели бабки?
- Важно другое. Эти семьдесят тысяч долларов были главным козырем обвинения. Если бы на суде выяснилось, что деньги были переведены двадцать седьмого июля, никакой прокурор не смог бы связать покупку квартиры с подготовкой к убийству.
- И что же это значит? - спросил Артист.
- По-моему, есть только один человек, который может это объяснить. Если, конечно, захочет.
- Кто?
- Буров.
- Думаешь, захочет?
- Как спросить.
II
Двадцать тысяч долларов, которые Мамаев обещал перевести реабилитационному центру Дока еще три дня назад, на счет центра так и не поступили. Это давало мне право использовать добытую для Мамаева информацию по своему усмотрению. Так что мне было с чем идти к Бурову.
Я позвонил ему в офис сразу после разговора с Артистом и попросил референта сообщить господину Бурову, что господин Пастухов из агентства "МХ плюс" просит принять его по срочному делу. Он записал мой телефон и обещал перезвонить. Я с большим интересом ждал звонка. Как бы ни отреагировал на мою просьбу Буров, это сказало бы о многом. Он мог вообще меня не принять. Он мог назначить встречу недельки эдак через две, так как рабочее время президента Народного банка расписано по минутам.
В восемь пятнадцать я подъехал к зданию Народного банка. Это было одно из менструальных сооружений, поднявшихся над крышами старой Москвы в последние годы. По своей амбициозности оно вполне могло соперничать со зданиями Газпрома или "Лукойла". Их точно бы выперло из-под земной коры чудовищным давлением магмы, бешеной энергией огромных денег. Как вычурные сталинские высотки в пятидесятые годы, как безликие кварталы хрущевок в шестидесятые, как стекляшки Нового Арбата в брежневские семидесятые, так и сейчас эти монстры утверждали приход новых времен - молодых, беспощадных, веселых, наглых.
И вдруг что-то толкнуло меня в сердце. Здесь, на площадке перед Народным банком, фраза Калмыкова "Он из тех, кто играет по-крупному" наполнилась новым смыслом.
В восемь двадцать я вошел в банк: из утренней, набирающей суматошные обороты Москвы перенесся в гулкость огромного пустого холла, в царство мрамора и тонированного стекла, в стерильность кондиционированного воздуха, которым дышат лишь посвященные, причастные. На вахте меня уже ждал референт Бурова, безликий молодой клерк в черном костюме и черном галстуке, причастный. Охранник в черной униформе, вооруженный австрийским компактным пистолетом-пулеметом "штейер", учтиво попросил меня выложить из карманов металлические предметы и пройти через арку металлодетектора. Второй так же учтиво попросил открыть кейс. В кейсе не было ничего, кроме старой папки с оттиснутыми на обложке регистрационными номерами, грифом "Совершенно секретно" и штампом "Хранить вечно". Эту папку дал мне генерал-лейтенант Лазарев после очень трудного для него разговора.
- Следуйте за мной, - предложил референт.
Скоростной лифт вознес нас неизвестно на какой этаж. На выходе из лифта дежурили еще два охранника, тоже со "штейерами". Референт повел меня к приемной, находившейся в торце коридора за высокой двустворчатой дубовой дверью с начищенными до блеска медными дворцовыми ручками. Но до этих царских врат не довел, а открыл пластиковой карточкой неприметную боковую дверь:
- Прошу.
Это было что-то вроде гостиной или курительной с низким черным столом на белом ковре, с черными кожаными креслами и диванами вдоль стен. На белых стенах висели старинные гравюры, все больше морские сражения.
- Господин Буров очень занят, будьте кратки, - предупредил меня референт таким тоном, каким разговаривают с докучливыми просителями. - У вас двенадцать минут.
- Это у него двенадцать минут, - нахально ответствовал я. - А у меня времени хоть жопой ешь.
Он боком, как курица, посмотрел на меня и скрылся за дверью, которая вела, вероятно, в кабинет президента. Я ожидал, что он доложит обо мне и пригласит войти, но вместо этого из-за двери донесся высокий, как бы захлебывающийся хохоток, дверь распахнулась, и появился сам господин Буров, весело топорща длинные, закрученные в стрелки усы и с высоты своего роста глядя на меня наглыми смеющимися глазами.
- Доброе утро, Сергей Сергеевич. Сидите, сидите, - проговорил он высоким и словно бы насмешливым тенорком и протянул руку, для чего ему пришлось наклониться. - Приятно в такое утро встретить человека, у которого времени хоть жопой ешь. Замечательно. Про себя я этого сказать не могу.
Он был при полном параде - в крахмальной рубашке, с черной "бабочкой" на тонкой шее, только вместо пиджака на нем была синяя стеганая куртка с атласными обшлагами и отворотами.
- Во сколько начинается ваш рабочий день? - поинтересовался я.
- В семь тридцать.
- А заканчивается?
- Если нет никаких мероприятий, примерно к полуночи.
- Я начинаю с оптимизмом смотреть в будущее России.
Он снова тоненько, как бы кудахтал, засмеялся и уселся в кресло напротив меня, вытянув далеко в сторону длинные журавлиные ноги в узких черных брюках и переплетя их, как жгуты каната. Во всяком случае, казалось, что при желании он мог бы их таким образом переплести.
- Будем говорить здесь. Кабинет прослушивается и просматривается видеокамерами, постоянно идет запись. А здесь можно говорить свободно.
- Прослушивается и просматривается? - удивился я. - Зачем?
- Чтобы можно было проанализировать переговоры. Из слов воспринимается не больше пятнадцати процентов информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82