Он лежал на диване, смотрел в темноту и мучительно пытался понять, что же произошло, почему?
Не было никакой ошибки в его игре с Буровым. Он правильно ее начал, не было у него другого выхода. Он правильно, грамотно ее провел. Были мелкие накладки, но они неизбежны в любом деле. Случись начать эту игру с начала, он делал бы точно те же ходы. Потому что это были правильные, логически выверенные ходы. Сильные, выигрышные.
Объяснение могло быть только одно. Это была не та игра. Он играл в шашки шахматными фигурами. А это были не шашки. Это были шахматы. Они вдруг оказались шахматами.
Как же случилось, что в роли статиста в его игре оказался Калмыков?
Профессиональный диверсант. Приговорен к расстрелу. Герой Советского Союза. Награжден посмертно. Четыре трупа в Мурманске. У двух профессионально сломаны шеи, у двух инфаркт. У судьи отсохла рука. У адвоката отнялся язык. Пять трупов в Сокольниках. Один сгорел в джипе, у троих сломаны шеи, у Грека инфаркт.
Что это за чертовщина? Как случилось, что из десятка вполне приемлемых кандидатур он выбрал его? Какой бес толкнул его под руку?
В кабинет заглянула Зинаида, спросила, не нужно ли чего.
- Перину принеси, - попросил Мамаев. - Холодно.
Сквознячком тянуло, сквознячком. По ногам тянуло, по телу, подступало к сердцу. Будто на даче в морозную ночь неслышно открылась дверь на улицу.
В космос открылась дверь. В бездну.
Зинаида принесла перину, стала рассказывать, как она навела порядок в семье старшей из дочерей, но поняла, что Мамаев не слушает. Привыкшая к тому, что муж никогда не болеет, удивленно спросила:
- Ты не захворал ли?
- Нет, - буркнул он. - Я умер.
Зинаида ушла, очень встревоженная. Через некоторое время пришел Николай, молча сел в темноте на краешек дивана. Сидел, молчал. Не удержавшись, укорил:
- Говорил я тебе: нельзя ментам верить. Гнилые они. Мусора и есть мусора. Как разбираться с ним будешь, надумал?
Мамаев не ответил.
- Если что, свистни. Я за тебя, Петрович, любому кадык вырву. Так и знай. Я тебя не продам.
Еще посидел. Решив, что Мамаев уснул, осторожно вышел.
...Мамаев не спал. В нем продолжалась та же мучительная внутренняя работа. Снова и снова прокручивал он в сознании ситуацию, как шахматист анализирует отложенную в трудной позиции партию, пытаясь понять, где была сделана самая первая ошибка, с которой все началось.
Только под утро он понял, в чем был главный его прокол. Тот, с которого все началось. Он понадеялся, что за шесть лет, которые Калмыкову предстояло провести в колонии строгого режима, проблема решится сама собой. У Мамаева была возможность решить ее уже тогда, сразу: драка, в которой либо Калмыкова убьют, либо он убьет, несчастный случай в промзоне. Не стал решать. Понадеялся на авось. Это и было нарушением главного закона любого жизнеустройства, которое в сути своей всегда зона: либо ты, либо тебя. Дал слабину - плати.
Он дал слабину. Но больше не даст. Никогда!
Утром, перед началом рабочего дня, Мамаев пересекся с генералом с Петровки. Встречу назначил на Москворецкой набережной. По воде стелился туман. Окна гостиницы "Россия" пылали отражением низкого солнца. Парапет набережной был влажный от ночной росы.
Мамаев написал в блокноте единичку с пятью нулями и показал генералу:
- Столько будет, если Калмыков сядет не позже чем через пять дней.
- Чего? - предусмотрительно спросил генерал.
- Итальянских лир, чего! Баксов! Если через десять дней... - Мамаев зачеркнул ноль. - Понял?
- А если не уложимся?
- Будешь жить на зарплату. Обрывки листка полетели в воду.
- Петрович, будет сделано, - поклялся генерал. - Все, что возможно. И сверх того.
Сейчас Мамаев в этом не сомневался. С набережной он проехал в офис турецкой строительной фирмы "Измир", приказал перенести мебель из контейнера в дом и подписал все счета.
- К обеду чтобы там не было никого, - распорядился он. - Ни единой души!
В фирме удивились, но спорить не стали. Работа оплачена, а если русский хочет жить в доме с недоделками, пусть живет.
Выйдя из офиса, Мамаев из уличного автомата позвонил Люське:
- Бросай все и езжай на Истру. Купи еды и сиди, жди меня. Никому не говори, куда едешь. Никому. Ясно?
По его голосу Люська поняла, что происходит что-то серьезное, но спрашивать ни о чем не стала.
- Папа, все сделаю, - заверила она. - Только я не помню, где дом. И дорогу не помню. Диктуй адрес.
Адрес. Не было там никакого адреса, только номер участка. Но Мамаев нашелся:
- Писатель, который возил нас. Он помнит. Визитку не выбросила?
- Нет.
- Звони ему. Когда приедешь, запрись, никому не открывай. Свет не включай.
Сообразив, что в доме ей придется быть одной, Люська перепугалась:
- Папа, я боюсь. Там же вокруг никого!
- Черт! Найми кого-нибудь из местных, пусть сторожит!
- Когда ты приедешь?
- Не знаю. Когда приеду, тогда и приеду.
У него было острое желание отправиться на Истру немедленно, затаиться там, переждать опасность, но это было бы проявлением слабости, а он не мог позволить себе быть слабым.
- В офис! - приказал он Николаю и весь день занимался делами с той особенной старательностью, с какой всегда делает рутинную работу человек, которому вечером предстоит тяжелый, но сладостный разговор с уличенной в измене женой.
III
Тюрин приехал в восьмом часу вечера. Даже злобное мстительное чувство, с которым Мамаев ждал его, не помешало ему отметить тяжелую мрачность и словно бы брезгливость на высокомерном и более сонном, чем обычно, лице начальника службы безопасности. Но Мамаев был слишком вздрючен, слишком занят собой, чтобы задумываться о причинах его мрачности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82