Они это сделают при первой возможности. Через неделю, через две…
— Николай Александрович, скажите честно, почему вы решили обратиться именно ко мне? Мы работали рядом, но тепла между нами не было. Я не приучен лезть на глаза начальству, а вы были моим начальником. У меня случались проколы, мне от вас попадало. Говорю это не в упрек, это все нормально… И вот вдруг вы обращаетесь ко мне.
— Значит, честно? Тогда начну с главного. Ты самая незаметная фигура в этой ситуации. Близким ко мне тебя никогда не считали. В то же время ты не замазан взятками. Значит, предельно честный человек… Если скажешь «да», я уверен — сделаешь.
— Признаюсь, все это странно звучит, — пожал плечами Таштемир.
— Нисколько. Все сводится к двум аргументам. Тебе можно доверить дело. Это раз. — Бакалов загнул большой палец. — То, что ты не на виду, дает возможность тихо уйти и довести дело до ума. — Он загнул все остальные пальцы и сжал ладонь в кулак. — Это два.
— Аргументы не безупречные, но кулак убеждает.
— Я именно на него и рассчитывал, — сказал Бакалов и грустно улыбнулся.
— Только пойми, Тагатемир, я не собираюсь делать из тебя слепое орудие своих заблуждений или амбиций. У тебя остается выбор. Решай сам — стать тебе курьером или тихо отойти в сторону. Сейчас не то время, когда ты должен подчиниться мне, бросить копыто под козырек и выполнять, что приказано.
— Вы сомневаетесь во мне, Николай Александрович?
— В себе, дорогой. Прежде всего, в себе. Потому имею право сохранить свободу решения для тебя.
— Вы знаете, что я отвечу.
— Ты действуешь по инерции. Пойми, если скажешь «да», то отступать будет поздно.
— Считаете, это опасно?
— И да и нет. Для меня однозначно — да. Для тебя — нет. Ты — почтальон. Человек при пакете. Напрямую тебя не возьмут. Косвенно надавить у них нет возможности. Семьи не имеешь. Значит, с этой стороны неуязвим. До Москвы — самолетом, назад, как говорят, на коне… А я для них представляю постоянную опасность. Ты помнишь, что произошло с Алимжаном Тураевым? Помнишь, но сам не видел. Это твое счастье. Ты был в отпуске. А я приехал к месту происшествия первым. Его сбил самосвал… Он был моим товарищем. Он первым вышел на след организации, начал копать и на чем-то прокололся. Правда, они не знали, кто за ним стоит. Тем более что милиция официально дела не вела. Больше того, сделали намек всем, кто мог быть в курсе его дел, чтобы не высовывались. И заметь, Таштемир, никто сверху от нас не потребовал — кровь из носа, но найдите виновных! Все ограничилось административным расследованием. Тураев, мол, был пьян, сам виноват и всякая такая чепуха. Я довел его расследование до конца, Таштемир. У меня теперь документы и материалы. Сто метров звуко-видеопленки. Нет одного — сил и возможности доставить все это в Москву.
— Один вопрос, Николай Александрович. Это точно криминальная организация? Или все в рамках закона?
— Правильный вопрос, Таштемир. Говорят, каждый из нас способен спросить академика о таком, чего он не знает.
— Я понял. Только это формулируют проще: один дурак своими вопросами может поставить в тупик всех умников сразу.
— Ты огрубляешь, но смысл уловил. Твой вопрос не имеет однозначного ответа. Пока. Завтра такой ответ будет.
— Не понял, Николай Александрович.
— Идет война, Таштемир, а у нее свои законы. Поэтому выбрось из головы, что мы с тобой представители государства, слуги правопорядка. Такое нынче горбачевское время, что государство раздрызгано правителями, а законы стали никчемными бумажками. Сегодня все решает сила. А она у тех, у кого много денег. И эти деньги восстали против системы, которая делала чиновников никем, как только их выталкивали из руководящих кресел. Теперь они хотят всегда и везде сохранять свой вес и место, потому как туго набили свои кошельки. И вот за это право идет борьба.
Таштемир поставил пиалу на стол.
— Тогда я говорю «да», Николай Александрович. Я эту сволочь ненавижу.
— Что я могу ответить? Выбор ты сделал сам. Теперь имей в виду, что на тебя окажут моральное давление. На жесткие меры они вряд ли решатся. За тобой родичи, клан. Много друзей. Обойтись с тобой жестоко — для них опасно. А вот грязи на тебя вылить они сумеют.
— Но вы-то со мной?
— Ненадолго. Они мою судьбу уже предрешили. Для меня сейчас главное — продержаться как можно дольше. Надо отвести от тебя подозрения и дать возможность уйти подальше.
— Я думаю, вы драматизируете ситуацию, Николай Александрович. Увидите, я обернусь в два счета. Побываю в Москве, и мы посмеемся еще над вашими страхами. Брать банду в кишлаке Абхора было куда опаснее для нас обоих.
— Твоими бы устами да мед пить.
— Неужели все так плохо? — Впервые за время этого разговора холодок опасности коснулся сердца Иргашева, заставив его биться чаще. — Что они могут вам сделать?
Бакалов долго молчал, потом укоризненно сказал:
— Ты все еще не до конца прочувствовал ситуацию, Таштемир. Меня убьют. Причем сразу, как только станет ясно, что их условия не приняты. И ты должен к такому известию приготовиться. Это убийство припишут тебе.
— Мне?!
— Что тебя удивляет? Это же элементарный ход. На большее наш Султанбаев не способен. Поэтому здесь, — Бакалов вынул из стола и положил перед Таштемиром магнитофонную кассету, — здесь все, что я предусмотрел и наговорил. В частности мое заявление, что к моей смерти ты не причастен.
Майор снова озабоченно взглянул на часы.
— Теперь о главном. Документы, которые я собрал, укомплектованы в два пакета. Первый получишь ты. Он находится в автоматической камере хранения в Койдале, на вокзале. Посылку туда помещал Калмыков Сергей Герасимович, мой друг, пенсионер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41