Достал отмычку. Стараясь не греметь, сунул ее в скважину внутреннего замка. Неторопливо покачал, нашел зацепку в запирающем механизме, надавил, повернул.Замок щелкнул, уступая его настойчивости и опыту. Дверь открылась без скрипа.По узкому коридору, минуя кухню, Ручкин проник в холл. Не входя, постоял за косяком. Прислушался. Было тихо. Помещение освещалось только светом, который падал в широкие окна.Крутая деревянная лестница вела на второй этаж.Ступени ужасающе скрипели. Ручкин не знал теории губернатора о дереве живом и мертвом, потому злился на скрип и беззвучно произносил слова, по смыслу и звучанию подходившие к месту.Чтобы уменьшить скрип, приходилось ставить ноги на края ступеней, в места, где они крепились к балкам лестницы.Он медленно подошел к темной полированной двери. Из-под нее через узкую щель пробивалась полоска света.Кровь гулко билась в ушах, и Ручкину казалось, что где-то рядом плещут волны прибоя.Через дверь из комнаты доносились неясные звуки.Сперва недовольный голос с пьяными интонациями прогундел: «Работай, амара, работай!» Потом глухой женский стон, а может быть плач. Затем смех. Заржали два голоса сразу. На миг все стихло. И опять шум — то ли стул упал, то ли на пол бросили что-то тяжелое.Осторожно Ручкин надавил дверь, проверяя не заперта ли она. Дверь приоткрылась. Можно было входить.По опыту Ручкин знал, что минутное замешательство у тех, кто насторожен, можно вызвать только совершенно неожиданным, дурацким, сбивающим с толка поступком. Он резко толкнул дверь и вошел в комнату. Она была освещена интимно-возбуждающим розовым светом. Его лил светильник в виде огромного помидора, стоявший на столе рядом с кроватью.Сама кровать — огромная, способная уместить четверых, занимала большую часть комнаты.На кровати возлежали три обнаженных тела — два мужских и женское.Первый этап общения, требовавший затраты физических усилий, они должно быть прошли до конца и теперь набирались сил. На кровати лежало большое металлическое блюдо. На нем стояла бутылка виски, грудой были навалены фрукты — клубника и персики.— Распахнувшаяся внезапно дверь прервала смех, и все трое с удивлением уставились на Ручкина.— Ребята, — спросил тот озабоченно, мои пассатижи не видели?Первым пришел в себя Шах.— Дед, ты сбрендил? Пошел вон отсюда.Ручкин сделал быстрый широкий шаг, протянул руку, сжимавшую черную плоскую коробочку «Сандера» и нажал курок.Синие искры разряда затрещали на иглах контактов. Ноздрей коснулся легкий запах озона.Шах дважды дернулся и застыл. Голова свалилась на бок, рот приоткрылся, глаза закатились.Женщина вскочила с постели и закричала диким по-волчьи тоскливым голосом. Заставить ее замолчать можно было только заткнув рот. Заниматься этим у Ручкина времени не было.«Сандер» треснул еще раз. Лада тут же отключилась.Ручкин посмотрел на Игоря и, чуть задыхаясь от непривычного напряжения, скомандовал:— Подними руки! Подойди сюда!Привычка к безнаказанности даром ни для кого не проходит. Мозги,затуманенные дурманом, теряют способность адекватно оценивать обстановку.Игорь спрыгнул с постели и бросился на Ручкина. Нет ничего презреннее, чем противник, изучивший рукопашный бой самостоятельно по картинкам из популярных книг. Все эти театральные по-обезьяньи дикие возгласы, которые в кинофильмах испускают лихие мастера восточных единоборств, ничего не значат для победы, когда перед ними оказывается кулачный боец русского стиля.Первый же выпад Немца обнажил все его слабости. Ручкин ушел от удара без особого напряжения. Он лишь удивленно подумал: на кой черт заорал этот мальчишка, если тут же допустил столько ошибок.Пальцами правой руки, согнутыми в фалангах, Ручкин нанес Игорю прямой удар в плохо прикрытое солнечное сплетение. Тот задохнулся, растратил остатки самообладания, схватился за живот и согнулся в поясе.Ручкин сильно рубанул по его открывшейся шее ладонью. Игорь сунулся лицом вниз. Схватив его за плечо, Ручкин сдержал падение, не дав парню рухнуть на ковер со всего маху.С минуту стоял неподвижно, на всякий случай приготовив свой «Сандер».Отдышавшись, Игорь поднялся на четвереньки и закачал головой какпоросенок над корытом с пойлом. На руки тут же легли и щелкнули замкамибраслеты.— Поднимайся, пошли.— Тебе нужно, тащи сам. — В голосе Игоря звучал открытый вызов.Ручкин вынул из кармана коробок спичек — консервативный набор инструмента старого курильщика. Пошуршал, достал одну. Чиркнул головкой по терке, а когда вспыхнул желтый огонек, воткнул спичку в обнаженную правую ягодицу подонка.Игорь подскочил на месте и задергался.— Ты что?! Ты что делаешь, гад?!Ручкин толкнул его в спину, обозначая направление движения.— Ну, пошел! Ножками, ножками. Потом говорить будем.Трусливый по натуре, Игорь тем не менее старательно духарился. Наркотик, опутавший мозги липкими тенетами, не давал ему возможности реально оценивать обстановку. Ясность сознания приходила и уходила с равномерностью прибоя. То накатывала волна отчаянного упрямства и дерзости, и лишь одни наручники сдерживали попытки замахать кулаками, затем приходил накат страха. Мочевой пузырь сжимали острые позывы, в кишечнике начиналось бурление, хотелось присесть на корточки и перестать бороться с недержанием.Они спустились по лестнице. Вышли во двор. Подошли к машине.«Гранд-чероки», такой же элегантный как всегда, хорошо отмытый и натертый до блеска восковой пастой, сверкал молдингами и кузовом.Ручкин открыл заднюю дверцу.— Залезай.— Пошел ты!Прилив дерзости затянул Игорю глаза красной дымкой. И все, что мог сказать подонок, умевший оскорбить и унизить других, вылилось в длинную фразу, в которой не было ни одного цензурного слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44