Однажды решился на спор быка поднять. Конечно, спорил с большой поддачи. Подлез он, значит, под брюхо скотине, под напружился, и враз у него пояс на портках лопнул. Они и свалились. Народу вокруг собралось много: как же, Ермил мир удивлять собрался. А он в аккурат всем и выставил голый зад на обозрение. Бабы в лежку. Мужики животы рвут. Но с кулаками ни на кого не кинешься: портки поддерживать надо. Так потом Ермил из села и съехал.— Какая ж мораль?— Ты что, не понял? Если один раз при всем народе поднатужился и предстал перед миром без порток с голым задом, то вдругорядь уже не выставляйся. Признали тебя лучшим германцем, вот и мотай нах хаузе, дёр швайнехунд!Где— то за лесом заунывно заревела сирена. Лекарев насторожился.— Что там у вас? Военные?— Были. Теперь другие поселились. Вроде бы карташовцы.— Хозяйство какое-нибудь?— Да нет, скорее тюремщики. Держат их за забором, а чем они там занимаются, нам не ведомо. Стрельба, конечно, слышна. С военными у нас проще было: брали молоко в деревне, покупали зелень. Теперь все окончилось. На заборах по всей колючке понавесили объявления: «Частное владение. Стреляют». И все тебе.— И как к этому в деревне относятся?— Боятся. Промеж себя говорят: «банда».— Неужто никто ничего не знает? — В Лекареве взыграло милицейское любопытство.Урусов подумал.— Лично я — нет. Но, как говорят, туда Псих вхож.— Кто этот псих?— Яшка Лопаткин. — Сказано это было таким безразличным тоном, словно речь шла о человеке, которого все хорошо знают.— Он что, в самом деле того?— Кто знает? — Урусов пожал плечами. — Теперь кто может определить? Раньше вроде был мужик как мужик. Побывал на афганской войне. Вернулся с чудинкой.— В чём это выражается?— Кто его знает, — ответил Урусов любимыми словами.Село не город. С Психом Лекарев познакомился на четвертый день. С утра он ушел на озеро. Берег был пустынен на всем протяжении, которое охватывал глаз. Лекарев постелил на траву половичок, разделся и прилег: хотелось немного обветрить тело, согреть на солнышке нывшую рану.Он лежал в одиночестве минут двадцать и вдруг услыхал шаги приближающегося человека. Поднял голову. Увидел мужчину, не брившегося по крайней мере дня три. Рыжая щетина на щеках и подбородке ярко блестела.— Привет, — сказал Рыжий. Подошел и присел рядом на траву.— Привет, — отозвался Лекарев с той же ленью в голосе, что и подошедший мужик.— Отдыхаем? Это хорошо. — Рыжий говорил как учитель, одобрявший поведение примерного ученика. — А это у тебя откуда? — Он указал пальцем на раненое плечо.— На гвоздь напоролся. — Лекарев не был склонен к задушевным беседам.— Давай-давай, свисти! — Рыжий задрал рубаху, и на пузе, лишенном жировых отложений, Лекарев увидел большой неровный рубец. — Уж я-то гвоздя от язя отличить умею. Пуля?— Осколок, — соврал Лекарев.— Хорошо, — одобрил Рыжий.— Чего ж хорошего?— Хорошо, что ранетый, а не убитый. Ты ведь у Корнея поселился? Прапор из Чечни. Так?— Раз все знаешь, чего спрашивал?— Проверка на вшивость. — Рыжий был доволен.— Сам-то где поцарапал пузо?— Афган, будь он проклят!За лесом заныла сирена. Гукнув два раза, смолкла.— Что там у вас орет? — спросил Лекарев. — И без того тошно.Рыжий засмеялся.— Пока это так — бирюльки. А вот заорет по— настоящему, кое-кому, без понта, тошно станет.— Не понял.— А может, и не надо? Меньше знаешь — крепче спишь. Лекарев сделал безразличное лицо и прикрыл глаза.— Мне в конце концов все равно. Но коли орут на всю округу, значит, хотят, чтобы все слышали.Рыжий промолчал. Посидел немного. Встал.— На всякий случай, будем знакомы: Лопаткин Яков. В случае чего — заходи. Где живу, у Корнея можешь узнать.Два дня спустя, когда Лекарев совершал вечернюю прогулку, к нему подошел Лопаткин.— Привет, прапор! — И без предисловий: — Хочешь, завтра свожу тебя…— Куда?— На Кудыкину гору сирену вблизи послушать. Лекарев прекрасно понимал — им заинтересовался кто-то из тех, кому служит Псих. Почему и с какой целью? Если верить деду Урусову, то на территории бывшей военной базы обосновались карташовцы — боевики-националисты из отряда, созданного неким Карташовым. Насколько было известно Лекареву (вплотную он с этим не сталкивался), карташовцы вербовали бойцов из людей, потерявших надежду устроить жизнь в обществе, которому со своим боевым опытом они оказались не нужны.Конечно, можно было бы сразу отказаться от предложения Психа и положить конец разговорам. Зачем совать голову в петлю, конец которой находился неизвестно в чьих руках. Но натуру переделать трудно, а у Лекарева она была авантюрного склада.— Может, не стоит? Там у вас всякие секреты…— Стоит. Я кое с кем уже поговорил. Тебе разрешили прийти.— Откуда такое доверие сразу?— Почему нет? Ты мужик русский. Меченый в бою. Тебе, наверное, небезразлично, что завтра будет с Россией? Так? Или все равно, если чечены начнут выбивать у нас город за городом? Веришь, что на защиту выйдут кулики, грачи и всякие барсуки? Им же только червяков побеждать.Последние фразы поразили Лекарева своей оригинальностью.— Про куликов сам придумал? Лопаткин не стал заноситься.— Лектор нам объяснил. Оказывается, еще Николай Второй войну японцам профукал, потому как войсками командовать назначил Куропаткина.Лекарев засмеялся.— А ежели Лебедя?— Да вроде бы птица гордая, хотя сразу скажу — орел лучше.— Что делать, если орлов не находится?— Как так не находится? А мы?— Кто «мы»?— Поедем, послушаешь, подумаешь, прикинешь. Главное — тебе доверяют. Возьми у Корнея велик и махнем.— Хорошо, скажи, что у вас там?— Будет лекция. — Псих засмеялся. — День политпросвещения.— Я не о том.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144