А это, судя по всему, шкатулки. В них закладывают что-то, чего не собираются декларировать на таможне. Добавляют к грузу и везут.Катрич пошарил лучиком фонаря по стеллажам. Обнаружил в углу небольшое белое пятно. Протянул руку — порошок. Облизал палец, тронул пятно. Понюхал прилипшие крошки. Потом лизнул. Сморщился.— Точно! Наркота. В этих шкатулках ее и перевозят.— Куда?— Туда, куда идет алюминий. Значит, узнать не трудно. Они выбрались из подвала. Вернули ящик на место.— Пошли! — Катрич пихнул ногой Акима Кузьмича. Вчетвером они выбрались с территории «Алковтормета», пересекли железнодорожные пути. Здесь Катрич снял с сожителей наручники. Пошарил в кармане, достал деньги.— Вот вам десять штук, страдальцы. Идите выпейте. И молчок. Вы здесь не были, никого не видели.Вольноотпущенники, бормоча слова благодарности и давая клятву молчать, быстро пошли прочь, исчезли во тьме.— Надо бы их в милицию сдать, — высказал сомнение Рыжов.— Не надо. Нам главное заставить забеспокоиться хозяев ангара. Когда суетятся, всегда делают ошибки.— Ты думаешь, они что-то узнают?— Еще как! — Катрич улыбнулся. — Я для этого кое-что сделал.
* * * Аким Кузьмич Собакарь по кличке Халбон проснулся поздно: около двенадцати пополудни. Как любым пропойцам, полбутылки им с Райкой вполне хватило, чтобы забалдеть вкрутую. Райка еще валялась в постели — немытая, смердящая потом и перегаром, а Халбон сунул ноги в сандалии и вышел на улицу.На лавочке при выходе из подъезда сидел Колька Грыжа, небритый тусклоглазый мужик из соседнего корпуса. Увидев Халбона, он мигом вскочил.— Здорово, отец!В компании алкашей Халбон был самым старым — лет на шестьдесят с хвостиком, — и сорокалетние собутыльники звали его отцом, что однако не давало ему права даже на лишний глоток в доле.— Здорово, Колян.— Батя, подлечиться нс хочешь?Халбон судорожно сглотнул вязкую слюну.— А есть?— В бойлерной. Айда со мной.Щедрое предложение Грыжи удивило бы любого алкаша, но Халбон не учуял подвоха. Как собачонка за хозяином, он двинулся к бойлерной — к бетонному домику, стоявшему на пустыре у свалки.Грыжа приоткрыл тяжелую железную дверь и жестом испанского гранда пригласил Халбона внутрь.— Проходи.Едва Халбон вошел, дверь с грохотом захлопнулась, оставив его в полутьме. Было сыро и пахло плесенью. Тусклая лампочка едва освещала помещение.— Халбон? Ну-ка, давай сюда!Крепкие руки подхватили алкаша за плечи и толкнули в угол. Здесь стояли два человека. Большие, хмурые.— Где вчера был? — спросил из-за спины тот, что встретил его за дверью и авансом довольно сильно врезал по затылку. — Говори, сука!Голова Халбона дернулась, в ушах зазвенело. Сердце тоскливо сжалось. Начало толковища не предвещало ничего хорошего, хотя Халбон искренне нс понимал, в чем провинился.— Мужики! — Голос Халбона звучал слезливо. — Я разве чо? Вы скажите, что надо. День-то большой.— Вечером на Магистралке кантовался?— Ну.— Один?— С марухой. С Райкой.— И все?— Все.Удар в затылок едва нс снес его с ног.— Что в ангаре делал?— В каком?— Ну, падла! Я тебя сейчас кончу! Спросили — отвечай. Голос за спиной не оставлял сомнений в серьезности угрозы.— Мужики, я ни при чем. На Магистралке меня повязали. И в ангар я не сам пошел. Меня туда в железе затащили.— Кто повязал?— Мы с бабой хотели мужика на гоп-стоп взять, а он легавый. Сразу в железо нас, и меня, и бабу.— Халбон! — Голос за спиной прозвучал угрожающе. — Если это был легавый, почему он повел вас в ангар, а не в ментовку?— Откуда я знаю? Легавые там шмонали.— Ты сказал только об одном.— Двое их было. Сперва один, потом другой подошел.— Знаешь их?— Одного напрочь не знаю. А второй мент. Облом. Здоровый как бык. Мне его кореша рисовали. Катин или Катрин.— Катрич?— Точно, он.— Возьми. — Кто-то протянул Халбону из сумрака хозяйственную сумку. — Другой раз нс бросай где попало.Только сейчас Халбон вспомнил, что они ушли из ангара без сумки. Ее забрал Катрич, а куда потом дел, неизвестно. Значит, там ее бросил. С документами. Ну, мент!Тот, что стоял за спиной, рванул Халбона за ворот, развернул и сильно толкнул его коленом в зад. Дверь открылась, и Халбон оказался на ярком свету и свежем воздухе. Колька Грыжа нигде не маячил.Один из тех, что пока оставался в бойлерной, мрачно сказал сообщникам:— Катрича шить надо.— Кому поручить? — спросил тот, что вышвырнул Халбона на улицу.— Замерзни, Сема. Это моя забота. Мента с делает Крыса.КРЫСИНВ душе Евгения Крысина умер великий артист. Умер лишь потому, что природа, наградив его талантом лицедея, не наградила внешностью Аполлона. Невысокий, сухонький, плешивый, с лицом тяжело больного человека, обтянутым тонкой желтоватой кожей, он выглядел заморышем с самого детства.Крысин работал в областном драмтеатре и зарабатывал крохи на второстепенных ролях.Наивысшим его достижением стало исполнение роли Николая Островского в гробу. Пьесу о нем написал драматург, который возглавлял в обкоме местную социалистическую культуру. Потому свидетелями торжества его таланта стали областные начальники.Лежа среди цветов, под светом юпитеров, Крысин до боли жалел, что из гроба не может обратиться к залу со страстным монологом о том, что жизнь дается только один раз и.т.д…Однако и без слов актер создал глубокий, запомнившийся зрителям образ. Кстати, живого Островского в спектакле играл другой.— Старик, — сказал Крысину после спектакля режиссер Агишев, — это было нечто! Сергей Абрамович (автор пьесы и областной руководитель культуры) в диком восторге!Мучила Крысина не только невозможность играть героев в жизни, раскрывая во всем цвете и блеске свой могучий талант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144