Костер разгорался. Языки пламени осторожно облизывали хворост, словно проверяя его готовность к горению. Потом огонь ярко вспыхивал, набрасывался на сучья и с плотоядным треском начинал их пожирать.
Столяров молча и сосредоточенно ломал палки и подкидывал в очаг. Огонь оранжевыми трескучими снопами вскидывался к небу. Во тьму улетали и тут же гасли сотни мелких блескучих искр.
Огонь, морские волны, набегающие на берег, и степной ковыль, волнуемый ветром - это стихии, на которые человек может смотреть не уставая. Их игра и движение умиротворяют душу, навевают думы о красивом и вечном.
От костра веяло теплотой и сухостью. А со стороны гор, к которым сидевшие у огня люди были обращены спинами, веяло холодом снеговых вершин. Их не было видно в этих местах: Главный кавказский хребет лежал чуть южнее, но его ледники во многом определяли здесь и погоду и климат.
Где-то в стороне от стоянки в лесу недовольно ухала ночная птица. Но в её крике не слышалось тревоги. Она просто жаловалась на свое одиночество.
Новая обстановка взбудоражила всех и никто не собирался спать. Говорили о пустяках, не касаясь дел завтрашнего дня. Пикировались между собой.
- Ты долго служил погранцом? - спросил Бритвина Таран.
- Пятнадцать, - ответил тот.
- Суток? - спросил Таран с невинным удивлением.
- Пошел ты в шойгу!
- Никак не пойму, - продолжал допрос Таран. - Как ты мог оставить границу? Теперь все мы волнуемся, на замке она или нет?
- Что за вопрос? Уходя, я лично закрыл замок.
- Ключ в надежных руках?
- Зачем? Я его закинул подальше. Для надежности.
Разыграть и раззадорить Бритвина оказалось не так-то просто и Таран прекратил напрасные усилия.
Некоторое время все молчали. Потом, лежа на спине и глядя в небо, заговорил Бритвин.
- Неужели где-то там среди этих звезд могут быть наши братья по разуму?
- Если во Вселенной есть настоящие разумные существа, - сказал Резванов, - то вряд ли они когда-то признают нас братьями.
- Это почему? - голос Бритвина прозвучал с нескрываемой обидой и недоумением.
- Потому что в поведении человечества очень мало разумного.
- Открылась бездна, звезд полна, звездам нет счету, бездне дна, продекламировал Резванов.
- Сам сочинил, или как? - спросил Столяров.
- Или как, по фамилии Ломоносов.
- А я поэзию не признаю, - сказал Таран. - Лютики-цветочки. Это не для солдата.
- Точно, - тут же согласился Резванов. - Это ещё у гитлеровцев был такой стиш. "Если ты настоящий солдат, если ты со смертью на "ты", улыбаясь пройди через ад, сапогом растопчи цветы".
- Зачем ты так? - обиделся Таран. - Я о том, что мне стихи не задевают душу. Вот песни - другое дело.
- Значит ты хороших поэтов никогда не читал.
- А ты читал, так?
- Хочешь послушать?
- Ну.
- Тогда ляг на спину и смотри в небо.
- Ну, лег.
Таран устроился на твердом ложе, подложил руки под голову.
Небо над ними, по южному черное, сверкало льдистым блеском множества звезд. От края до края широкой лентой его перепоясывал Млечный путь.
- Если я заболею...
Резванов начал задумчиво, неторопливо, с чувством произнося слова:
- Если я заболею, к врачам обращаться не стану,
обращусь я к друзьям (не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом
в изголовье поставьте ночную звезду...
Шевельнулся и приподнялся на локте Бритвин. Стал прислушиваться.
Я ходил напролом. Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову горной дорогой
и укройте меня одеялом в осенних цветах.
Лежавший поодаль Ярощук встал, подошел к костру и присел у огня.
Порошков или капель - не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада
вот чем надо лечить...
Таран тоже поднялся и молча сел рядом с Ярощуком,
От морей и от гор так и веет веками,
Как посмотришь - почувствуешь: вечно живем.
Не облатками желтыми путь наш усеян, а облаками.
Не больничным уйдем коридором, а Млечным Путем...
Резванов замолчал.
- Слушай, - сказал Таран, скрывая смущение, - Кто это написал?
- Поэт написал. Ярослав Смеляков.
- Будто про нас.
- Хорошая поэзия всегда про нас.
- Не скажи. У каждого времени свои чувства. Когда это написано?
- В сороковом году.
- Брось ты! Не может быть!
- Почему не может? В конце тридцатых годов он отмотал срок в сталинских лагерях. Умер в семьдесят втором.
- Баб-эль-Мандеб! - сказал Бритвин с восхищением. - И много у него стихов?
- Какая разница, - заметил Резванов, - много или мало? Можно написать одно настоящее стихотворение и считаться поэтом...
- Вернемся с дела, - произнес Таран задумчиво, - запишу это и выучу для души.
- Нет уж, - сказал Резванов, - коли учить, так сейчас и начинай.
- Если я заболею, - продекламировал Таран запомнившееся, - к врачам обращаться не стану... Потрясно. Особенно про Млечный Путь. Лучше не скажешь...
- Почему? - возразил Ярощук. - Был такой поэт Серей Орлов. Он ещё во время войны написал о солдате так:
- Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков...
- Все, мужики, вы меня добили, - сказал Таран обречено. - Сколько умников заставлял умолкнуть, когда болтали о поэзии... и вдруг... Ладно, давай дальше.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
- Это тоже выучу, - сказал Таран, прерывая общее молчание. - А теперь ложитесь. Я подежурю. Все равно теперь не засну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103