Младший был на два года моложе меня. Не знаю, куда он поступать собирался, но только он постоянно играл в футбол за школу, в шахматах разбирался прилично, и учился хорошо. Короче, должен был пойти правильной дорогой.
Тут начался развал страны, старший брат службу бросил, вернулся домой. Сам сидел на игле, и брата подсадил. Теперь, говорят, их не угадаешь — чёрти на кого стали похожи.
А я и не знал. Я думал, что они уехали куда-то. Оказывается — нет. Просто они на улицу выходят редко: у них то кайф, то ломка. А на что живут, я даже и не спрашивал. А то вдруг ответят. Мне не хочется думать, что это могли сделать они.
С другой стороны, как я понял, они все равно не жильцы на этом свете. Им и так умирать скоро.
Вообще, много наркоманов, много. Я только теперь стал это отмечать. Много приезжих, кто на птицефабрику приехал работать, у них дети, их никто толком не знает, поэтому я раньше и не в курсе был: кто там колется, кто там нюхается. Теперь волей — неволей стал обращать внимание.
Но это все фигня. Вопрос вот в чем. Вот этот цыганский поселок. Все прекрасно знают, на что он построен, и что там делается. И все молчат! Все всё знают, и молчат. Цыгане скоро наркоманов вместо лошадей в свои повозки впрягать будут. Хотя, честно говоря, на хрена им наркоманы, у них почти у всех машины хорошие есть.
Кстати, вспомнил. Под Бамутом, некоторые товарищи варили коноплю в сухом молоке, а потом с удовольствием употребляли. И мне предлагали, отказался я. Зачем это? Просто представил, что вернусь домой из армии и скажу: «Здравствуйте, я — наркоман!». И что будет?
Вот и все. И не стал пробовать. Почему же другие пробуют так охотно? Пили бы водку, ладно, тоже неплохо. Почему все-таки именно наркотики?
Ладно, вернемся к цыганам. Я и раньше их как-то старался стороной обойти. Запах от них специфический какой-то. А теперь вообще смотреть без тошноты не могу. Как представлю, что я, например, унижался бы у них под забором за дозу, как другие мои бывшие знакомые делают, так холодеет все.
Но ничего, скоро я немножко погреюсь. Надо только все правильно и красиво сделать".
Правильно и красиво делать Саша начал на следующий же день после записи в дневнике.
Родителям он сказал, что сходит к Мишке: у него есть свой компьютер, он давно приглашал прийти поиграть, просто поболтать, а у Ксюхи занятия. Она может получить серебряную, или даже золотую, медаль, что для девочки без денег для поступления является последним шансом устроиться бесплатно в институт, и поэтому готовится к экзаменам, как чечены к обороне Грозного.
Так Саша пошутил; отец улыбнулся, да он особо в дела сына и не вникал — считал его вполне взрослым и самостоятельным. Мать попросила допоздна не засиживаться, не надоедать Мишкиным родителям. На этом дело и ограничилось.
Саша потихоньку взял заранее припрятанный бинокль, сел на велосипед, и поехал как бы в сторону Мишки, но на самом деле он к нему и не собирался, компьютеры почему-то интересовали его очень мало, а направился он прямиком к Цыганскому поселку, который вырос однажды на окраине Новопетровска, и с тех пор не переставал расти, расширяясь в пески.
В песках ничего не росло, огородов там не могло быть по определению, поэтому сначала коренные жители поселка, которые не понимали, как это летом можно прожить без непрерывного тяжелого физического труда под палящим солнцем, очень удивлялись этому странному факту. Впрочем, довольно скоро стало совершенно понятно, что никакие огороды цыганам не нужны. А их окраинное местоположение позволяло совершать свои гешефты, не слишком мозоля глаза порядочным людям.
Мимо Цыганского поселка шла асфальтированная дорога в хутор Гремячий, который грозил через несколько лет превратиться в еще одну составную часть Новопетровска. По этой дороге, через хутор, новопетровцы добирались на машинах до Дона. А проезжая, всегда рассматривали двухэтажные цыганские хоромы. И многие тайно вздыхали: живут же люди! Нам бы так жить!
По дороге Саша мысленно набрасывал диспозицию. Приехать в поселок, остановиться, вытащить бинокль, и тупо рассматривать цыганскую вольную жизнь было, конечно, немыслимо. Поэтому он по памяти пытался представить, где можно так ловко устроиться, чтобы видеть хоть что-нибудь, а самому оставаться незаметным. В голове вертелись какие-то варианты, но настолько смутные, что до приезда на место Саша так ничего придумать и не сумел.
Зато когда приблизился к цели поездки, то обнаружил, что местность как нельзя лучше соответствует его замыслу: будто природа сама стремилась помочь благородному Сашиному порыву, устроив такой идеальный для скрытого наблюдения ландшафт.
Через дорогу от первых двухэтажных коттеджей росла небольшая, но чрезвычайно густая рощица низкорослых деревьев. Бог знает, каких размеров должны были быть они в действительности, но здесь, на песке, их разносило в стороны, а не в высоту. В этой рощице, при желании, можно было легко спрятать миномет, не то что одинокого наблюдателя с велосипедом.
Саша не стал явным образом залазить в кустарник — вдруг кто заметит — а развернулся, возвратился на основную дорогу, которая вела к железнодорожному переезду, и по которой он уже выезжал недавно на операцию «Расстрел москвичей»; проехал по ней как можно дальше, и только после этого, убедившись, что никто за ним не смотрит, свернул с дороги, и, пригибаясь, прикрываясь от дороги частым кустарником, добрался до намеченного пункта наблюдения с тыльной стороны.
Саша отдышался от пробежки, положил велосипед в траву так, что и в двух шагах его нелегко было разглядеть, а сам достал бинокль, нырнул в рощу, и стал наблюдать за коттеджами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60