Но и ей не удалось удержать Монтану. День венчания назначался трижды, однако всякий раз что-нибудь да случалось и Кида не оказывалось на месте. Так ничего и не вышло. Кажется, он даже считал себя виноватым и раскаивался, правда, не слишком долго. Он не способен грустить по-настоящему. Если у Монтаны есть чем занять руки, то печали сердца его не заботят.
Розита вскочила на ноги и прижала ладошки к щекам:
— Я должна забыть его, Тонио! Ты же видел, как он ускакал, махнув на прощанье рукой? Неужели полагает, что я сделана из железа или сухого мескитника? Господи, помоги мне полюбить другого! Тонио, солги мне! Скажи, что любишь меня, и помоги забыть его!
Дик поймал ее руки.
— Я люблю тебя, Розита! — пылко воскликнул он.
— Ой! Успокойся! Успокойся! Да ты же весь дрожишь, — испугалась она. — Значит, это правда? Ради бога, Тонио, смотри, чтобы эти слова не коснулись его ушей. Если он заподозрит, что я стала причиной раздора между вами, то возненавидит меня и мое бедное сердце будет разбито навсегда!
Тонио ничего не ответил.
Оставшись один, Дик Лэвери попытался думать, но из головы никак не уходил голос Розиты. Он не мог забыть, как лунный свет освещал ее руки и отражался в глазах. Горькая, отчаянная скорбь девушки передалась и ему. Да, слишком долго он жил в Мексике, чтобы стать гринго. Это было словно яд, который отравил его кровь и от которого не было избавления.
Но затем мысли юноши медленно поплыли в другом направлении, которое привело к ужаснувшему его самого решению.
Немного позже описываемых выше событий домашний слуга дона Томаса явился к своему господину и доложил, что его ожидает человек в маске, желающий с ним поговорить.
— Хорошенькое дельце! — возмутился Леррас. — Какой-то бандит в маске подъезжает к моему дому и приглашает меня выйти на улицу, чтобы преспокойно застрелить! Передай охране, пусть схватят этого наглеца и приволокут сюда! Вот тогда я с ним и поговорю.
— Сеньор, — возразил слуга, — у него, похоже, племенной жеребец, который очень легок на ногу. Его могут и не догнать. К тому же, сеньор, этот незнакомец говорит как настоящий кабальеро. Вы это сразу поймете, как только услышите его голос.
— Хорошо, выйду к нему, — поднимаясь с кресла, в котором он сидел, слушая игру Доротеи на фортепьяно, вдруг предложил дон Эмилиано. Инструмент, расстроенный жарой и сезонами дождей, дребезжал как пустая консервная банка.
— А я подойду к садовой ограде и послушаю, — заявила Доротея.
Она так и сделала. А тем временем бесстрашный дон Эмилиано вышел во двор и увидел высокого всадника на великолепном чистокровном жеребце. В голове Лопеса мелькнула мысль напасть на незнакомца и, как предлагал дон Томас, доставить в дом для допроса. Но стоило ему увидеть его, как он передумал. Длинный чехол с ружьем, перекрещивающиеся на груди патронташи да пара длинноствольных револьверов свидетельствовали — перед ним настоящий боец. И дон Эмилиано решил, что тут нужно действовать с осторожностью.
Маска — точнее, капюшон — полностью скрывала голову и лицо незнакомца. Однако голос выдавал в нем молодого человека, говорящего на испанском как образованный кабальеро.
Увидев дона Эмилиано, незнакомец произнес:
— Вы не дон Томас.
— Я — Эмилиано Лопес.
— Тогда можно говорить и с вами. Я приехал, чтобы предупредить вас. Завтра — не знаю точно, в какое время дня или ночи, — в дом Лерраса проникнет Эль-Кид. Так что будьте начеку.
— Что понадобилось этому глупцу? — резко спросил Лопес.
— Старуха, мать Меркадо.
— Хотите сказать, что он станет рисковать из-за какого-то старого мешка с костями, из-за матери пеона?
— Он дал слово ее сыну и теперь не может не прийти.
— Благодарю за предупреждение. Мы будем настороже. Но кто вы?
— Если бы я мог назваться, то не надел бы маску.
— Сколько с ним будет людей?
— Немного. Двое или трое, но зато самых отчаянных.
— Мы будем начеку!
— И помните, его кожа загорела дотемна, а ноги будут босы, как у простого пеона, так что никто не сможет признать в нем гринго. Выдают его только голубые глаза.
— Мы будем высматривать всех голубоглазых.
— Да поможет вам Бог!
Дон Эмилиано стоял и смотрел, как незнакомец развернул коня и поскакал прочь. Возвращаясь к усадьбе, он наткнулся на поджидавшую его Доротею.
— Я все слышала, — сообщила она. — Какая жалость, Эмилиано, что в мире существуют предатели.
— Предатели? — отсутствующим тоном переспросил он.
— Ну да, предатели. Этот всадник — предатель; особенно если учесть, что его конь куплен на деньги Эль-Кида. Наверное, один из самых близких его друзей. Ох-хо! Если бы я была мужчиной, то скорее позволила бы вырвать себе язык, чем предать такого героя!
— О чем ты говоришь, Доротея? Героя? Да Эль-Кид — сам дьявол во плоти.
— Я хочу поговорить с этой Марией Меркадо, — заявила Доротея, направляясь к той части дома, где держали старуху.
Охрана беспрепятственно пропустила ее.
Мария Меркадо была удостоена чести охраняться день и ночь четырьмя вооруженными до зубов молодцами. Трое из них находились снаружи, а один — внутри камеры.
С виду это была дряхлая беззубая ведьма, напоминавшая одну из тех старых худосочных коз, что пасутся на бесплодных холмах и питаются, кажется, не травой, а камнями. Мария Меркадо сидела, скрестив по-индейски ноги, и быстро что-то вязала в тусклом свете лампы. Увидев Доротею, она неожиданно резво вскочила на ноги.
— Благослови вас Господь, сеньорита. Да будут счастливы ваши дни, — произнесла Мария.
— Почему ты молишься за нас? Что ты видела от нас хорошего? — спросила Доротея.
— Мы, пеоны, на собственной шкуре учены, что лучше молиться за хозяев, чем быть поротыми ими, — пояснила старуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63