Со всех сторон к дому бежали сотни привлеченных шумом людей. Повсюду поблескивали стволы ружей.
Он спрыгнул с подоконника обратно в комнату.
— А я-то думала, — произнесла Доротея, — что такой храбрец, как вы, сможет пробиться даже через вооруженную толпу.
Кид пристально посмотрел на нее. В этот момент ручка двери повернулась, и он, не выпуская из рук револьвера, присел за большой кроватью. Из-за двери послышался задыхающийся от волнения голос самого дона Лерраса:
— Доротея! Доротея! Произошло нечто ужасное! Этот дьявол гринго каким-то чудом исчез, словно растворился в воздухе! Мы взорвали дверь темницы. Взрыв был настолько силен, что мог бы уложить на месте человек двадцать, однако Эль-Кид исчез. Он прячется где-то в доме. О Господи! Что творится на белом свете! Что за чудеса! Я останусь здесь с двумя стражниками, чтобы…
— Ты нужен, чтобы руководить поисками, — перебила его Доротея. — Оставь за дверью парочку надежных людей, а я запрусь на замок. Со мной ничего не случится.
— Разве ты не боишься, Доротея?
— А чего мне бояться? Такой человек, как Эль-Кид, не тронет женщину.
— Что ты такое говоришь, Доротея! Ты думаешь, что женщина, очутившаяся в руках этого собаки гринго, может рассчитывать на безопасность? А твоя честь… жизнь, наконец… он может лишить тебя всего этого ради забавы. А чтобы было легче снимать кольца, отрубит тебе пальцы… Ведь это настоящий зверь, а не человек!
— Ладно, — спокойно произнесла девушка. — Если ты оставишь за дверью своих людей, я буду чувствовать себя в безопасности. Будь осторожен, отец! Не подставляйся под пули. Защищаясь, этот дьявол может убить тебя. Удачи тебе! Будь осторожен!
Легко щелкнув замком, дверь закрылась, и Доротея, повернувшись к Монтане, увидела, что тот прикуривает цигарку. Он стоял в тени окна, то и дело вспыхивающий огонек освещал лицо разбойника.
— Сеньорита Доротея, — прошептал Кид, — стоило мне увидеть ваше лицо, как я сразу понял, что нахожусь в безопасности, как если бы попал в объятия родной сестры.
Доротея ничего не ответила. Открыв портсигар, она вынула из него цигарку. Монтана дал ей прикурить. Глаза девушки внимательно изучали руку и покрытое грязными пятнами лицо Кида. Потом она отошла в глубь комнаты и выдохнула облачко табачного дыма прямо в полоску лунного света.
— Это действительно ночь чудес, — заявила она. — Разве могла я представить, что окажусь столь романтичной? Сеньор, в той комнате вы найдете мыло, воду и полотенце.
Монтана прошел в гардеробную и умылся. Обнаружив там расческу, привел в порядок черные волосы. Синие глаза его блеснули холодной сталью, когда он глянул на себя в зеркало.
Это было очаровательное французское зеркальце, украшенное изящным узором из тончайшей золотой проволоки. Расческа, которой он воспользовался, была сделана из слоновой кости, слегка пожелтевшей от времени.
Затем Монтана вернулся в спальню Доротеи. Она -снова сидела у окна и курила.
— Сеньор, из-за вас подняли столько шума. Слышите крики? А топот копыт? И тут… и там…
Где-то неподалеку от дома прогремели выстрелы.
— Они охотятся за моим призраком, — заметил Монтана и, поставив стул напротив Доротеи, сел. — А здесь так спокойно, так тихо, так восхитительно… Сеньорита Доротея, мне немного жаль, что я помешал вашей помолвке.
— Только немного?
— Только немного… потому что именно для этого я здесь.
— Ах, ради этого? Ну уж нет, вы заявились сюда ради несчастной матери этого Меркадо.
— И ради нее тоже. Но это лишь повод, сеньорита.
— Какова же истинная причина?
— Когда я увидел дона Эмилиано, то сразу же понял, что выйти за него замуж будет для вас большим несчастьем.
— Сеньор?!
— За человека, который способен запороть насмерть любого несчастного вроде Меркадо. Знаете, за что его били?
— За то, что эта крыса осмелилась бунтовать.
— Ничего подобного. За то, что он пел «Песнь Хлыста».
— А что это за песня?
— Хотите, чтобы я вам спел ее?
— Если вы не против.
И Монтана тихонько запел:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню…
При этих словах Монтана наклонился ближе к девушке. И пока пел, не переставал улыбаться, пристально глядя ей в глаза.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
— Боже милостивый! — выдохнула Доротея. — Она звучит так, словно это вы сочинили ее.
— Лишь за то, что несчастный Меркадо слушал эту песню, его бичевали, пока он не отключился.
— Он был вашим другом? Может, когда-то вам служил?
— Я услышал его с другого берега реки. Когда его били, я слышал, как он, несмотря на удары, пел эту песню. Он пел, пока не потерял сознание. И я понял, что он настоящий мужчина, а дон Эмилиано, хлеставший…
— И кто же дон Эмилиано?
— Тот, кто недостоин вас, дорогая.
— Да с чего вы это взяли? — удивилась девушка. — Разве вы меня знаете?
— Ну конечно.
— Вы видели меня раньше?
— Нет, сеньорита.
— Может, хотя бы слышали мой голое?
— Нет, Доротея.
— Тогда как вы можете знать меня? Может, вы видели мой портрет?
— Дорогая, послушайте меня, красота способна очаровать любого мужчину. Я слышал, как произносилось ваше имя. Я видел, как мужчины поднимали к небу глаза, говоря о вас.
— Вы хотите сказать, что я для них святая?
— Вовсе нет. Просто когда вспоминают о чем-то прекрасном, то всегда поднимают глаза к небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63