— велел ему Монтана.. — Ты можешь встать?
Он взял пеона за подмышки. Меркадо напрягся, и Кид почувствовал, как под его руками вздулись бугры крепких, твердых, будто дерево, мускулов. Теперь мексиканец стоял перед ним.
— Сейчас прикроем раны от холода и сырости ночного воздуха, — приговаривал Монтана, плотно забинтовывая спину Хулио.
— Эгей! Я сейчас засмеюсь! — -восторженно зашептал парень. — Боль почти не чувствуется. В нору хоть танцевать.
— Тут еще осталось немного бренди. Выпей.
Хулио выпил и, не переставая благословлять Монтану, вернул ему пустую фляжку.
— Ну и что ты теперь намерен делать? — спросил тот.
— Заберу старую мать и подамся в горы с такой скоростью, на какую только способен мой мул.
— А ты ничего не забыл тут?
— Только поблагодарить вас, сеньор. Припадаю к вашим ногам…
Кид едва успел подхватить мексиканца, не дав тому пасть на колени.
— Будь мужчиной, Хулио. Я не хочу, чтобы ты целовал мне ноги, как побитая собака. Послушай! Я пришел сюда потому, что слышал, как ты пел «Песнь Хлыста». А теперь, если ты настоящий мужчина, сам поймешь, какой должок тебе нужно отдать до того, как ты покинешь владения Лерраса.
— Хотите сказать, что я должен убить дона Эмилиано? Сеньор, ему прекрасно известно, как люто ненавидят его пеоны, поэтому он спит под надежной охраной своих людей. А они еще злее, чем жандармы. Настоящие дьяволы.
— А если я помогу тебе добраться до него?
— Сеньор, вы отважный человек, но двоим нам с ними не справиться, будь вы хоть самим Эль-Кидом.
— Я и есть Эль-Кид!
— Боже милостивый! — хрипло выдавил Хулио. — Вы и вправду он?
— Да.
— Тогда идемте. Я знаю, мексиканские пули вас не берут, а мексиканские руки не способны удержать. Идемте! И если с вашей помощью я доберусь до этого негодяя, то суну ему в рот кляп, привяжу к тому же самому дереву и отделаю не хуже, чем он меня!
Усадьба Лерраса ничем не отличалась от большинства других таких же, принадлежащих здешним богатым семействам. Низкое, приземистое здание раскинуло свои огромные крылья по обе стороны от фасада. Толстые, фута в четыре, стены хранили тепло очагов зимой и предохраняли от жары летом. За главным зданием располагались дворовые постройки, за ними шли загоны, а за загонами — небольшая деревенька из беленых хижин, в которых ютились работавшие на окрестных полях пеоны. Спальня управляющего, Эмилиано Лопеса, находилась в восточном крыле, в огромном помещении, где некогда ночевали еще конкистадоры. На выложенном мозаичной плиткой полу стояла огромная кровать с балдахином. Очаг в спальне был настолько велик, что в него закладывали целые бревна. Вся мебель, состоявшая из дивана и нескольких кресел, была обита потравленным молью красным бархатом. На потолке угадывались потрескавшиеся и местами осыпавшиеся изображения ангелов, нарисованные поверх штукатурки. Сам дон Эмилиано крепко спал под балдахином, улыбаясь во сне.
Это был молодой и красивый мужчина в самом расцвете сил, которого ждало блестяще будущее — женитьба на Доротее Леррас и ее миллионах. Должно быть, сладкие мечты и вызывали на лице спящего Эмилиано счастливую улыбку; к ним еще примешивались приятные ощущения, оставшиеся у него после истязания пеона.
Надо сказать, что дон Лопес был убежденным сторонником самых крутых мер по отношению к пеонам и держал их в ежовых рукавицах. У него никто не осмеливался бежать. Однажды он целых три недели преследовал двоих беглецов, а когда настиг их, то запорол насмерть, собрав на казнь всех пеонов, чтобы те видели, как вершится правосудие. После этого случая никто больше не пытался скрыться. Пеоны почитали волю управляющего за волю самого Господа, благодаря чему доходы поместья постоянно увеличивались, что не могло не радовать сердце благородного Томаса Лерраса, который с благосклонностью смотрел и на то, чтобы отдать Эмилиано Лопесу руку своей дочери, Доротеи.
Заботясь о личной безопасности и о прочности своей власти, Эмилиано навербовал себе приспешников, замешенных из такого же крутого теста, что и жандармы. Набирал их по тюрьмам, выпуская на свободу самых отпетых негодяев и убийц, в обмен на клятву не совершать больше ни одного убийства, кроме как по его приказанию. Это были безгранично преданные ему люди. Каждый загубил по меньшей мере по паре душ, каждый владел четырьмя крепкими мустангами, достаточным количеством ружей и револьверов, а также самой красивой, расшитой блестками одеждой. У них было вволю пульке на каждый день, а по выходным — бренди. Дважды в неделю им готовили жареного козленка, и почти все они имели собственный надел земли. Но, несмотря на это, дисциплина поддерживалась на самом высоком уровне, малейшие попытки неповиновения жестоко подавлялись твердой рукой самого управляющего. Строптивца приволакивали к нему, и он лично пускал его в расход.
Четверо из таких удальцов спали в спальне по правую руку от своего господина. Еще четверо похрапывали от него слева. А под распахнутым настежь окном, находившимся довольно высоко от земли, расхаживал взад и вперед девятый страж, сменявшийся дважды за ночь. Таким образом, дон Эмилиано полностью обеспечил охрану собственной персоны и только посмеивался над ненавистью пеонов.
Этой ночью караул под окном нес молодой, сильный парень по имени Хуан Торрес, похотливый повеса, ловкий и быстрый в схватке, как ягуар. Заметив вынырнувшую из темноты неясную фигуру, направлявшуюся к нему, он быстро вскинул к плечу обрезанный дробовик и приказал незнакомцу остановиться.
Но тот продолжал двигаться прямо на него.
— Давай пошевеливайся! — крикнул приближавшийся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63