Можно просто глушить их прикладом по голове,
– По правде сказать, чем стрелять в живых зверей, я бы предпочел сам пастись вместе с ними, – безмятежно ответил Кольтер.
– Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет, – Поттс сплюнул. – Ты только посмотри, оленята резвятся на солнышке вместе с волчатами.
– Прямо как в Библии, – согласился Кольтер.
– Ладно, сэр, пора за работу, – Поттс поднял ружье, прицелился. – Ты же знаешь, ребята в лагере особенно любят мясо молоденьких оленят.
Кольтер во сне поднял руку, чтобы предотвратить выстрел, но было уже поздно. Голубоватый дымок разлился и повис в безветренном воздухе у них над плечами. И вдруг он увидел, что это умирает Джон Поттс, а вовсе не бедный маленький олененок. «Кольтер», – прокаркал сдавленный голос, уносимый течением. Поттс лежал в реке, где его застрелили черноногие, рот его наполнялся кровью и проточной водой. Джон увидел, как раскрытый рот Поттса увеличивается и рожает бизона, чернохвостого оленя, пятнистого олененка, бобра, водяную крысу и наконец землеройку, которая уселась на нижней губе умирающего.
– Поговори со мной, Поттс, – попросил Кольтер.
Но Джон Поттс оставался в реке, с открытым ртом и мертвыми глазами, на нижней губе его прыгала землеройка.
Затем осенняя река растворилась и Джон Кольтер увидел себя ползущим по зимнему полю, на ногах у него были снегоступы. Против правил он остался с кроу и их друзьями плоскоголовыми, но оба племени вместе насчитывали не больше пятисот человек. Черноногие стекали с окружающих холмов, и их было тысячи полторы. Кольтер был единственным белым в этой битве.
Кроу и плоскоголовых оттеснили к соснам. Разбившись на кучки, спина к спине, они вертелись, словно в ритуальном танце, стреляя из луков и ружей в черноногих, скакавших вокруг верхом. Кольтер, уже раненый, заряжал и заряжал ружье, не обращая внимания на раздробленную щиколотку.
Вдруг всадник на черно-белом пятнистом пони издал громовой клич.
«Белобровый!», – звал он.
Кольтер поднял глаза и увидел, как всадник на своей проворной лошадке объезжает убитых и раненых. Вокруг него стелилась гарь боя, но он не обращал на нее внимания. У человека было черное лицо, острое, как обсидиановый нож.
– Как тебя,называют? – спросил его Кольтер.
– Каменное Лицо, – ответил человек, – и когда мы встретимся вновь, я убью тебя и съем твою печень у тебя на глазах.
И тут поле взревело. Прямо по снегу потекла река черной крови, сметая павших в бою. Кольтер закопошился, словно раненый краб, ухватился за дерево, уносимое потоком крови. Пытаясь выбраться из черной лавины, он беспомощно шарил в темноте, пока его пальцы не сомкнулись на человеческой руке. В могучем реве потока рука вытащила Кольтера на возвышенность.
Он осмотрелся и увидел, что был спасен черным скелетом. На его шее болталась красно-бело-голубая ленточка с висюлькой из желтого золота.
Медаль Джефферсона, врученная Льюисом за заслуги во имя Великого Белого Отца.
– Отдай ее, – угрожающе сказал Джон Кольтер и дернул за ленту. Как только он сделал это, весь лес вокруг него зашатался, словно лента и скелет были центром вселенной. Он дергал и дергал, крича: «Отдай ее, дикарь…» И по мере того как ленточка рвалась, деревья падали, горы оседали и реки черной крови вырывались из ран земли.
– Отдай ее…
Тут он проснулся, цепляясь за ветку тополя, которая обрушилась на землю вместе с гнездом. Последовали хлесткие удары веток и тяжелый шлепок, когда он рухнул на землю. Джон стоял на четвереньках и пытался вспомнить, где находится. Было еще темно, но небо уже начало бледнеть. Впереди у реки он увидел расшитые мокасины и кожаные штаны мужчины – нет, не мужчины, понял Кольтер, мальчика.
Стоя на берегу реки и держа в руках флягу из оленьего желудка, мальчик стал свидетелем падения Бога с небес. Да, он был убежден в этом – божество упало со звездного неба, как роса на траву, и теперь смотрело на него. Мальчик только никак не мог понять: две у него ноги или четыре?
ЧЕТЫРЕ
ГЛАСС
Когда Джеми проснулся, первым делом ему бросилась в глаза куча земли, и предыдущий день встал в памяти со всей отчетливостью. Он со стыдом во взгляде посмотрел на Хью.
Жизнь еще не угасла в нем. Все те же мелкие вздохи, цепляющиеся друг за друга, словно звенья тонкой цепочки, связывающие воедино все эти печальные дни. Джеми не смог бы сказать точно, что вызывают в нем эти вздохи – боль или радость. Такая мука пронзила душу, что он не удержался и всхлипнул.
– Хью… – позвал он, и ему показалось на миг, что мерный ритм дыхания сбился. Но лишь на миг, и, хотя Джеми продолжал говорить, никакой реакции не последовало.
Он лег опять, и разум стал уплывать в сон. Снова он ехал верхом и увидел косматую медведеподобную фигуру с поднятыми лапами. Теперь это был Хью. Что он делает? Манит? Предостерегает? И то и другое…
Мир куда-то покатился и рухнул, словно мимо пронеслось множество коней…
Тепло нового дня разбудило Джеми, но он все лежал с закрытыми глазами, медленно приходя в себя, осознавая, что ему предстоит увидеть вскоре и желая отсрочить неизбежное, оставаясь под сенью сна. Наконец он решился посмотреть. Сначала на гору вырытой земли, потом на Хью.
Прошло несколько секунд, пока он уловил слабое дыхание. Поймав себя на мысли, что сам задержал дыхание, выдохнул.
Наведался к ручью, умылся, попил, набрал воды для чая. Вернувшись, Джеми увидел, что ле Бон лежит, прижав ухо к земле. Услышав Джеми, он прижал палец к губам.
Джеми тихонько повесил котелок над огнем. Прошло несколько минут.
Наконец ле Бон поднялся.
– Я кое-что слышал, – сказал он, отряхиваясь, и уточнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68