Он нахмурился: — Но шайены и арапахо тебя не тронут. Племя юта, вот кто по-настоящему опасен.
— Они живут на западных отрогах?
Зик кивнул:
— Да, а также и в центральных областях Скалистых. Попомни мои слова — никогда не доверяй индейцу юта. Если увидишь его, сначала стреляй, а потом любуйся бахромой у него на ноговицах. Юта сразу, не раздумывая, убивают всех белых, которых встречают на своем пути. А еще они десятилетиями воюют с шайенами и арапахо. Сомневаюсь, что этот народ вообще может жить в мире — не только с белыми, а вообще хоть с кем-то, кто от них отличается.
— А у тебя с ними были столкновения?
— Мне пришлось убить их около пятнадцати.
Брови Натаниэля поползли вверх.
— Пятнадцать?
— Потому-то они меня и не трогают. Несколько лет назад они послали на расправу со мной целый отряд. Мне повезло, тогда как раз приехал Шекспир. В бедро мне попала стрела, он втащил меня в дом. Негодяи перепробовали все, чтобы нас выманить, даже подожгли хижину, но наши ружья им быстро разъяснили, что к чему. — Зик невесело усмехнулся: — С тех пор они мне на глаза не попадались.
— Когда-нибудь юта вернутся, — предсказал Натаниэль.
— Вот как, мистер эксперт по индейцам?
— А ты бы на их месте так все и оставил?
Изекиэль посмотрел на племянника с задумчивой улыбкой:
— Ты растешь, Нат. Станешь известным охотником.
— Через год я уже буду в городе, забыл? Вряд ли хоть кто-то узнает, что я вообще был здесь.
Зик ничего не ответил. Он поджал губы и с задумчивым видом поехал по южному берегу озера.
— А почему ты назвал арапахо Поедающими Собак? — с любопытством спросил Нат.
— Потому что они едят собак, племянник. Считают их мясо настоящим деликатесом. Откармливают, пока те не станут толстыми, как свиньи, потом режут и едят.
Натаниэль скривился:
— Ты ел собачатину?
— Пару раз. Если поедешь в лагерь арапахо, они наверняка тебе предложат собачье мясо. Придется есть, ведь, отказавшись, ты нанесешь племени страшное оскорбление.
— Напомни мне, чтобы я носу не совал в лагерь арапахо.
Зик рассмеялся:
— Если пробудешь здесь подольше, перестанешь так привередничать.
— Ну не знаю.
— Только человечину не ешь. Такое ведь тоже бывает.
— Да ладно, ты меня разыгрываешь.
— Вовсе нет. Некоторые считают, что человеческое мясо — самая вкусная еда. Будь настороже, если встретишься со Старым Биллом.
— Кто он?
— Старый Билл Уильяме. Он чудак. Живет один, в самом сердце Скалистых, но иногда спускается с гор, чтобы пообщаться с людьми. Возможно, ты увидишь его на встрече.
— И он ест людей?
— Говорят, что да.
— Но ты ведь не веришь в эти россказни, правда?
— Я бы первый над ними посмеялся, если бы не одно «но».
— В смысле?
— Два года назад я говорил со Старым Биллом и спросил его прямо, правда ли то, что о нем говорят. Ну что он неравнодушен к человечине.
Натаниэль весь обратился в слух. Он не мог понять, говорит Зик серьезно или это очередной дикий розыгрыш.
— Что он сказал?
— Ничего. Посмотрел мне в глаза, почмокал губами и захохотал. Помню, я тогда подумал, что на самом деле Билл давно сошел с ума. Я верю в то, что о нем говорят, и тебе советую прислушаться.
Каннибализм! Натаниэль замотал головой, содрогаясь от этой мысли.
Подняв глаза, Нат увидел дядину хижину, небольшую бревенчатую постройку, стоявшую на западном берегу озера, футах в сорока от воды. К северу от хижины журчала река. Она несла свои воды с западных отрогов Скалистых, питая озеро.
— Ну вот мы и дома.
— Ты давно живешь в этой хижине?
— Я построил ее лет пять назад.
— Ты здесь… один?
— Хм… Помнишь, я тебе рассказывал об индейских женщинах?
— Конечно.
— Так вот, три из них — мои жены. Они жили со мной в хижине по сезону, по два.
— У тебя три жены? — изумленно воскликнул Нат.
— Сейчас уже нет, раньше было. Не одновременно, конечно. Я ведь пока еще не превратился в индейца, — фыркнул Зик и продолжил: — Обычно я покупаю жену на встрече, живу с ней год, а потом, когда она мне надоедает, отвожу и продаю обратно в племя.
Натаниэль чуть не свалился с лошади.
— Ты покупаешь женщин, а потом от них избавляешься?
— Разумеется. Зачем связывать себя на всю жизнь, когда можно пожить с женщиной, пока она тебе в радость, а потом расстаться.
— Представить себе не могу, как это — купить женщину.
— Это просто. На встречу прибывает немало индейцев. Многие из них счастливы продать женщин своего племени тому, кто пожелает за них заплатить. Дурнушки обходятся подешевле, а вот за хорошеньких приходится выложить немало — пару лошадей, ружье с запасом пороха, полдюжины фунтов бобов или много виски. Я знаю одного парня, который заплатил за индианку две тысячи долларов бобровыми шкурами. Она, правда, была не из простых — дочь вождя. А люди еще жалуются на высокие цены! — хмыкнул дядя.
Натаниэль был ошеломлен. У него в голове не укладывалось, что можно заплатить за женщину. Купить ее, как корову или лошадь, как тех рабов, которых он видел по дороге в Сент-Луис. Все его существо бунтовало при одной мысли о такой торговле. Нат посмотрел на Изекиэля, не в первый раз удивляясь необыкновенным переменам, происшедшим в дяде с тех пор, как они вместе покинули Сент-Луис. Взгляд на жизнь, обращение и даже речь дяди все это время менялись, будто Сент-Луис временно придал Изекиэлю Кингу налет цивилизованности, но теперь дикие просторы, которым он был предан всей душой, вновь заявили на него права.
— Ну вот мы и дома, — провозгласил Зик, останавливаясь возле хижины. Дверь была приоткрыта. — Странно. Помню, что закрывал. Надеюсь, Серебряное Пятнышко не добрался до моих припасов.
— Серебряное Пятнышко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45