А? Роберт! Вы спасли мне жизнь. Я этого никогда не забуду… Спасибо.. Но как я поеду на совещание с такой головой? Офицеры и начальство подумают, что я перепил. И Майера нет. Роберт, вы поедете без меня.– Мне не разрешат присутствовать на заседании, – напомнил Роберт о возможных препятствиях.– Вы передадите пакет, и все… Ой-ой, голова трещит! – смежив веки, он застонал.Роберт и часовой помогли Хариху перейти на кровать. Тот снова заохал. Внезапно он рывком поднял голову:– А не угорел ли я?..– Н-наверно, – растерянно ответил Роберт.– Труба и сейчас закрыта… – сказал солдат. – Полицай Омелько Кныш топил!– Так он же партизан! Ой-ой-ой! Я с этого пьяницы шкуру спущу! – угрожал Харих и попытался стиснуть бессильные пальцы в кулак. – Вы мой спаситель, Роберт! Я никогда не… Положите мне на голову мокрое полотенце…– Я вызову врача! – пообещал Роберт, собираясь выйти из комнаты.– Вызовите и готовьтесь ехать.Роберт не шел, а бежал из комендатуры. Так счастливо начал исполняться его план. О том, что он поедет с Харихом как переводчик, Роберт знал еще вчера. Но этого было мало. Теперь представляется возможность пощупать тот пакет руками и узнать, что должен был передать гауптман своему начальству. Он добился своего! Добился. В мыслях он насвистывал победные марши, чувствовал себя настоящим богатырем. Осуществить бы еще связь с каким-нибудь партизанским отрядом. В случае чего, можно податься туда с Орисей и ее матерью. Да вот еще – командование оставило в одном из оврагов пару сот килограммов взрывчатки, которые могли пригодиться пятерым разведчикам, в случае если немцы начнут отступать. Тол лежал в земле, заботливо завернутый в плащ-палатку. Василию столько взрывчатки не надо, ее можно передать в партизанские руки. Партизанам пригодится – взрывать мосты, железнодорожные пути и эшелоны. Сегодня же Василий напомнит командованию об этом. Вдруг он представил себе на минуту, что на совещание могут приехать переводчики, с которыми, возможно, учился настоящий Роберт Гохберг. При этой мысли он даже остановился, забыв, куда направляется. Что же ему делать?..«Но, собственно, почему всех переводчиков с курсов должны послать именно на Белгородско-Харьковский плацдарм и в эти районы? – пытался успокоить себя Василий. – Да и не могли же всех переводчиков при комендатурах отослать на фронт!» Роберт уже разузнал все о своем предшественнике; по специальности танкист, он пристроился в комендатуре, но тотальная метла вымела его на передовую. Газеты уже протрубили, что великий Гитлер дает своей армии новые, мощнейшие, наилучшие в мире танки.«Будь что будет! Двум смертям не бывать. А ехать надо…»
Василий пошел проститься с Орисей. Встретились они под навесом на крыльце. Мать тут же нашла себе работу, взяла коромысла, ведра и пошла со двора. А они стояли у окошка, которое отражало их лица и далекое небо, разукрашенное маленькими синеватыми тучами. Над ними была перекладина, на которую осенью вешали кукурузные початки. Казалось, перекладина вот-вот оборвет перепревший шпагат и упадет. Не говоря ни слова, Василий отвел Орисю ближе к двери в сени.– Береги себя, – сказала она.– Береги! – повторил Ва€илий. – Мама моя тоже наказьгвала, когда я уезжал в военное училище: «Береги себя!» И еще раньше, когда я ходил купаться на речку. Боялась, чтобы не утонул. Как давно, кажется, это было..– Жалела она тебя… – ласково проговорила Орися. – Береженого и бог бережет, сказала бы моя мать…– Я и берегу себя…– Говорит и не улыбнется! – девушка смерила Василия взглядам.– Вот вы с матерью будьте осторожны. Если я не вернусь вечером, чтоб никаких следов здесь не оставалось. Один патрон может погубить вас!– Не найдут… – сказала Орися и потупила глаза, думая о своем.С каждым днем она все сильнее привязывалась к Василию. Не повидает его день – сама не своя. Тревога за судьбу близкого человека не оставляла ее. Почему им и вправду не жить, не любить друг друга?.. Она подняла голову, глаза ее заволокли слезы.– Я вернусь, Орися! – шептал он. – Наперекор всем врагам вернусь!А она смотрела ему в лицо, будто хотела навсегда запомнить все его черточки. Потом приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.– Родная моя!– Пусть тебя охраняет от злого недруга моя любовь и материнская молитва. Мать каждый вечер молится за воина Василия, за воина Петра и за воина Степана. Она тебя считает своим.– Не знаю, что и сказать, – ответил Василий. – Твоя мать… настоящая мать!Он сделал было несколько шагов, потом вернулся и крепко обнял Орисю, прижимая к своей груди.– Ты слышишь, как отстукивает мое сердце?! Это оно твердит безостановочно, тысячи раз и будет твердить всю жизнь: «Люблю Орисю! Люблю Орисю!»
Всю дорогу и долго патом, ожидая вызова у высокого начальства, видел Василий черные глаза и нежное румяное лицо девушки, ее широкие черные брови, ощущал прикосновение немного припухших губ. Он жил сейчас своей весною, своим юношеским счастьем…Василий так погрузился в свои думы, что не сразу услышал, когда его вызвали.Его спросили, почему прибыл не сам комендант, поинтересовались, как дела у них в районе. Роберт отвечал так, как его проинструктировал гауптман.Майор, с которым разговаривал Роберт, любезно обратился к невероятно длинному, худощавому человеку с погонами генерал-лейтенанта:– У вас ничего не будет, господин генерал?– Нет. – Генерал поднял глаза на посланца Хариха. – Гауптман заболел?– Так точно.– Жаль… Я собирался к нему. – И он пристально посмотрел на Василия.Молчание казалось ему бесконечным, а на деле оно длилось две секунды. Прервал его майор, спросив у генерал-лейтенанта:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31