Я то и дело подпрыгивал, но это не помогало. Тем более что старушка перебегала с одного конца платформы на другой. Я ждал, что вот-вот за моей спиной грянет хохот и посыплются насмешки. Помог Андрей. Встав на подножку, он поднялся в кузов, схватил старушку под мышки и опустил, покорную и тихую, ко мне на руки.
Приехавшие на грузовике женщины были работницами Кировского завода. Только старушка была посторонняя. Её подсадили по пути.
Сегодня утром работницы, проживающие в Стрельне, как обычно, приехали трамваем на работу. Вдруг на заводе стало известно, что к Стрельне, где остались их дети, подходит враг. Завком дал обезумевшим матерям грузовик. Они помчались в Стрельну.
Все это женщины объясняли лейтенанту сбивчиво, с криками, с плачем.
«Неужели он их не пропустит? — подумал я, заметив, что лейтенант отрицательно качает головой. — Как это можно не пропустить матерей за детьми?!»
— Не могу пропустить, и все! — твердил лейтенант наседавшим на него женщинам. — Перебьют вас там на дороге.
— А мы по кювету пойдём. Ползком будем двигаться, — заверяла девушка, которую Кратов назвал Белой Головкой.
— У тебя что, тоже детишки там? — спросил её моряк.
— Нет. Старики, отец с матерью. Больные они, без меня пропадут.
— Пусть, пусть лучше меня убьют! — кричала рослая женщина в синем с красными цветами крепдешиновом платье. — Пусть лучше убьют, чем я от дитя моего отступлюсь. Пусть, пусть! Пустите!
Женщина наседала на лейтенанта и его бойцов, теснила их грудью, пыталась растолкать руками. Но её не пускали.
— Пустите! — вдруг закричала она ещё громче. — Или я товарищу Сталину напишу!
— Пишите, — невозмутимо отвечал лейтенант. — Я его приказ выполняю: никого без пропуска к линии фронта, никого без приказа в тыл. А при неподчинении стрелять на месте.
— Приказ правильный! Только не про детей с матерями он писан, — возразил Кратов.
— Ко всем относится! — отрезал лейтенант. — И обсуждать приказ не будем.
— Пустите! — снова истошно заорала женщина в цветастом платье. — Васек мой там! Васек, дитятко моё, к тебе немец подходит с автоматом, убить тебя хочет, а мамку твою к тебе не пускают!.. Пусти! Пусти же ты меня, изверг! Стреляй, если ты хуже немца!
Она рванулась вперёд. Ей загородили дорогу. Тогда она упала на четвереньки и, хрипло воя, пыталась проползти между бойцами.
Пограничники с усилием её подняли. Она ещё покричала, побилась и вдруг затихла. Только внутренние рыдания продолжали колотить её крупное тело.
Женщины отвели её назад к грузовику и посадили на широкую, как скамейка, дощатую подножку ЯЗа. Шведов отвинтил крышку своей фляги и дал ей воды.
Сторону женщины приняли все находившиеся на развилке водители и бойцы.
— Как же не пропустить, ведь дети там! — убеждали лейтенанта.
— Не могу пропустить гражданских на фронт, — отвечал тот. — Тем более в район возможного прорыва противника. Не имею права.
— Да какие тут права, товарищ лейтенант, — возмутился пожилой водитель. — Тут матери, там дети. И между ними ты встал с автоматом. А может, с часу на час фашист с автоматом между этими матерями и детьми встанет… Тебе на смену. Вот и соображай, что же тут получается…
— Думай, что говоришь, старик! — вскинулся лейтенант. — Хоть ты и не кадровый, не забывай, что на военной службе находишься! За оскорбление старшего по званию под трибунал пойдёшь!
— Видали мы таких, — сплёвывая махорку, сказал рябой водитель. Правда, негромко, в сторону.
— Ишь, Аника-воин, — завопил женский голос, — привык в тылу воевать!
Кратов вплотную придвинулся к лейтенанту.
— Послушай, лейтенант, у тебя жена есть?
— А что?
— Я спрашиваю: дети у тебя есть?
— Зачем в душу лезешь, матрос? Не все ль тебе равно, есть они у меня или нет?!
— А вот интересно, — продолжал Кратов, — твоя бы жена стояла здесь, а сын бы твой был там — пропустил бы ты её за своим сынком или нет? По-честному?
— Свою-то за своим пропустил бы уж, конечно! — крикнул кто-то из женщин.
— Жена у меня была, — тихо сказал лейтенант. — И сын тоже был.
— И где ж они, милый? — участливо спросила старушка. — Без вести они у тебя пропавшие, что ли?
— Почему без вести… Не без вести. Убило их. На заставе.
— Вот горе-то какое, сынок, — сказала старушка и смахнула платочком слезу. — Мой Тимоша тоже в пограничниках на заставе служит. С первого дня войны от него вестей не имею… Случайно не встречал Ерохина Тимофея? Лейтенант, такой же как и ты.
— Не приходилось.
— А детишек своих они с женой успели загодя ко мне в Стрельну отправить. Вот и сидят они сейчас, мои сиротушки, ждут бабку. Неужели же ты, сынок, не дашь мне их от врагов спасти?
— Понимаю, все я понимаю, бабуся. — В голосе лейтенанта зазвучало колебание. — Но ведь нельзя же…
— Товарищ лейтенант, есть идея! — воскликнул один из бойцов, которые, как и мы, собирались идти в Ораниенбаум. Его круглое добродушное лицо озарилось радостью открытия. — Одних этих баб туда пускать никак негоже, это вы точно действуете. А если мы с дружком их как бы под конвоем до Стрельны доведём? Там они заберут своих пацанят и обратно придут.
— Что ж, это, пожалуй, дело. Эдак, пожалуй, можно…
— Дело говорит, дело! Так и надо! И поперёк приказа не будет! Под конвоем у нас везде проход свободный, — раздались голоса.
Женщины ободрились, заулыбались. Те, что отошли в сторонку и расселись вдоль кювета, снова подошли к лейтенанту.
— Строем пойдём! В полном порядке! Дисциплина будет. Друг за другом присмотрим. Не отстанет ни одна…
— А как же обратно они пойдут? — все ещё раздумывал лейтенант.
— Да там же наши в Стрельне, советская власть. Неужели сопровождения им с детьми не найдут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81