Из нижней квартиры сюда стали подниматься какие-то невидимые волны, подобные тем, которые проникают в институтские коридоры из-за дверей аудиторий, где проходят трудные экзамены, и которые превращают в тихих пай-мальчиков и девочек даже самых шумных студентов.
Папа Шнитов был очень удивлён, когда поднявшийся к инструкторам адъютант полковника Хворостина сказал полушёпотом:
— Папа Шнитов, тебя вызывают.
Все офицеры разом вскочили и стали наперебой напутствовать своего товарища:
— Держись, Папа Шнитов!
— Не испорть картину!
— Ни пуха ни пера!
— Главное — не бойся!
— А что мне бояться? — спокойно улыбнулся Папа Шнитов. — Дальше фронта не пошлют. Или, как в старое время говорили, из мужиков не выгонят.
Через несколько минут он входил в кабинет полковника и, склонив пилотку к плечу, докладывал:
— Товарищ дивизионный комиссар! Старший лейтенант Шнитов явился по вашему приказанию!
Л., сидевший в кресле за письменным столом полковника, блеснул на него сталью серых глаз и сказал:
— Ясно. Садитесь.
Папа Шнитов опустился на стул перед столом и бросил на полковника Хворостина взгляд, означавший: «Вот видите, он и внимания не обратил на мою амуницию».
Полковник, сидевший возле торца стола, по правую руку от инспектора, отвёл глаза и, как показалось Папе Шнитову, вздохнул. Несколько минут длилось молчание. Инспектор листал личное дело замполита Шнитова. Папа Шнитов успел за это время внимательно рассмотреть Л. Человек как человек. Тёмные с проседью волосы чуть вьются. Лоб невелик. Нос тоже. На коверкотовом френче ордена Красного Знамени. Целых три штуки! И все не на планках, обёрнутых красной с белым лентой, а на винтах. Два, наверное, ещё с гражданской…
Наконец Л. снова поднял глаза.
— Так вот, Шнитов, мне тут ваш начальник про вас чудеса рассказывал. Таких вы результатов добились в политико-воспитательной работе, что хоть на выставку вас отправляй… Доложите, как вы добились таких успехов.
Папа Шнитов улыбнулся ещё шире, чем улыбался до этого, и сказал:
— Секрет политшинели.
— Что?! — спросил дивизионный комиссар. — Что вы сказали?
— Я говорю — секрет политшинели… Но от вас, товарищ дивизионный комиссар, я никакого секрета делать не буду…
— Нет, вы мне объясните, — обратился Л. к полковнику Хворостину, — что он несёт? Он же не понимает, что говорит!
— Это у него поговорка такая, — тихим голосом проговорил полковник.
— Тем хуже, если это не оговорка, а поговорка! Значит, он эту чушь постоянно повторяет? Так, что ли?
— Повторяю иногда, — признался Папа Шнитов.
Он сначала никак не мог взять в толк, почему слова, которые он и в самом деле повторял перед многими людьми, так рассердили инспектора. Вдруг его осенила догадка: «А что, если Гамильтон все же правильно произносил слово „полишинель“ и оно означает что-то совсем другое?.. Может быть, ругательство какое-нибудь иностранное… Нет, не может быть! Гамильтон не имел привычки ругаться… Вот бы сейчас спросить Николая Максимилиановича!»
Папа Шнитов посмотрел на полковника, но ничего, кроме растерянности, в его глазах не увидел. Лицо полковника было белее снега. Кадык у него двигался вверх и вниз.
— Не придавайте значения, товарищ дивизионный комиссар, — вымолвил с трудом полковник Хворостин.
— Ах, не придавать значения?! — На лице инспектора появилась злорадная усмешка. — Это, видимо, ваш излюбленный метод руководства, полковник, — не придавать значения!
Л. нагнулся к личному делу Папы Шнитова, быстро перелистал его и, найдя то, что искал, поднёс дело чуть ли не к самым глазам полковника.
— Вот рапорт старшего лейтенанта Щербачева на ваше имя. Он перечисляет здесь различные проступки своего коллеги Шнитова. А вот резолюция, наложенная на рапорте. Подпись, правда, неразборчива.
— Моя здесь подпись, — не заглядывая в дело, сказал полковник.
— И что же вы тут начертали? Разбираете?
— Разбираю. «Не придавать значения».
— Вот я и говорю: не придавать значения фактам — ваша система.
— Разрешите доложить. — Полковник поспешно встал. Поднялся с места и Папа Шнитов. — Я усмотрел в этом рапорте личные счёты. Рапорт написан офицером, который сам хотел занять должность замполита той самой роты, куда был назначен старший лейтенант Шнитов.
— А какое это имеет значение, — спросил инспектор, — личные тут счёты или не личные?! Факты, изложенные в рапорте, вы проверили?
Полковник молчал.
— Ясно, не проверили… Шнитов! Где живёт ваша мать?
— Жила в Ленинграде.
— А где она сейчас?
— На том свете. Умерла в тысяча девятьсот тридцать третьем году.
— И это ясно. Значит, вы, полковник, разрешали старшему лейтенанту Шнитову дважды в месяц навещать старушку на том свете? Так получается?
— Никак нет. Я не знал…
— Нет, вы знали. В рапорте ведь об этом написано. Значит, знали, но решили «не придавать значения» тому, что старший лейтенант Шнитов водит вас за нос.
Полковник молчал.
— Я же не для себя, — начал было Шнитов. — Я чтоб бойцам своим помочь к семьям…
— Потом будете оправдываться! — оборвал его Л. — В рапорте сообщается, что вы занимались самым настоящим очковтирательством.
— Вот уж никогда…
— Занимались! Всех бойцов до единого в письмах к их родственникам охарактеризовали как лучших в роте солдат. В число лучших попал и такой нерадивый солдат, как некий Пантюхов…
— Пантюхов погиб за Родину, товарищ дивизионный комиссар. Значит, он герой, как и все павшие в бою, которым в каждом приказе Верховного Главнокомандующего воздают славу!
— Прекратите демагогию, Шнитов! Было это или нет с письмами?!
— Было… Я хотел как лучше…
— Чего вы добивались таким образом — это понятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81